Фома стоял и смотрел ему в спину.
– Готово, – сказал водитель, закрывая капот. – Залазь. Поехали.
Пока ехали по дороге, не общались. Машина время от времени вздрагивала. Василий крутил баранку и ворчал: «Старый тарантас! Давно пора списать и на автокладбище отправить! Ты гляди!..»
Фома сидел с ним рядом и безучастно смотрел вперёд.
Когда они подъехали к дому Фомы, Василий неожиданно спросил:
– Фома, можно я у тебя гроб оставлю? А то мне холодильник надо увезти в ремонт. Завтра на обратном пути и гроб и тебя заберу. Выручай, дружище!
– А чего не выручить-то, места хватает, – отозвался Фома.
Водитель включил заднюю передачу и подрулил к дверям дома. Сняли с кузова гроб и занесли в дом.
Василий поблагодарил Фому, сел в машину и поехал.
Едет он и вдруг видит: навстречу ему по обочине дороги идёт жена Фомы. «Есть повод пошутить», – подумал он. Остановился, приоткрыл дверь, подозвал её и сообщил:
– Валя, как не скорбно, а сказать тебе должен. Горе у тебя, понимаешь! Но ты не переживай, в твоём доме гроб всего одну ночь постоит, а утром я его с Фомой…
Не дав Василию договорить, Валя схватилась обеими руками за голову, рванула с места и, разливаясь в бурных рыданиях, скрылась из вида.
«Неудачная шутка!» – подумал водитель. Хлопнул дверью и поехал дальше.
.....
На фарфоровых тарелках лежала тонкими ломтиками нарезанная колбаса. На цветной доске – сыр, и в трёхлитровой банке – солёные огурцы. Меж тарелками стояла бутылка с водкой. Все эти предметы помещались на маленьком столике уютной кухни. За столом на табуретке со стаканом в руках сидел Фома и снимал стресс после тяжёлого погребального дня.
Изрядно охмелев, он пошёл прилечь на кровать, но запнулся о гроб, упал в него и уснул.
Прибежала зарёванная жена. Видит – стоит гроб, а в нём – Фома. Постояла она над мужем в глубокой печали и побежала оповещать соседей.
Собрались добрые люди. С пола подняли гроб с Фомой и взгромоздили на табуретки. Усопшему на лоб положили траурную ленту, на груди сомкнули руки, между пальцами вставили зажжённую свечу и со скорбными лицами сели с ним рядом.
Валя не выдержала и сквозь слёзы запричитала:
– На кого ты меня оставил! Да как же я без тебя жить-то буду! Ах, коли бы не пил, цены бы тебе не было. Прости ты меня окаянную! Наперёд бы знала, что помрёшь, я бы пылинки с тебя сдувала и нехороших слов тебе не говорила. Ну и пусть, что пьющий, грех-то не великий. А у кого мужья непьющие?! Ну, у моей подружки Людки! Так разве он мужик?! Гвоздя в стену забить не может…
Свеча догорала, и Фома сквозь сон начал ощущать жжение между пальцами и слышать плач своей жены. Ничего не понимая, он приоткрыл глаза, и его взору представилось необыкновенное зрелище: он присутствует на своих похоронах. Фома тут же закрыл глаза и стал размышлять над тем, что происходит.
Свеча всё сильней жалила пальцы и мешала быть мёртвым. От боли Фома готов был уже зареветь и стать живым, как вдруг Прохор, словно читая его мысли, из пальцев изъял догорающую свечу и вставил свежую.
«Ну, Прохор, выручил ты меня! Считай, что я твой должник, – прокрутил в голове Фома и домыслил: – Воскресну, отблагодарю, а пока извини…»
– Надо же совсем тёпленький! – произнесла жена покойного мужа, ладонью коснувшись его щеки. – У других-то покойники холодные. А всё потому, что Фома добрый был.
Фома лежит и думает: «Всё же иногда надо умирать, хотя бы потому, что многое о себе узнаешь. В жизни только и слышал – никчемный мужик да пьянь подзаборная. Оказывается, я не такой уж и плохой человек».
