Она, как всегда – воплощение эталона. От идеально уложенной волосок к волоску причёски и макияжа, минусующего возрасту лет пятнадцать, до свежего маникюра. Стройная, блистательная, с апломбом высотой с сопку Холодильник2. Одним словом, полная противоположность мне.
– Мы с ним виделись на работе, мам, – сообщаю я, не решаясь упоминать об обстоятельствах нашей встречи. – Наверное, задерживается.
Она кивает, забирает пакеты и провожает на террасу. До возвращения отца за стол садиться не принято, поэтому я устраиваюсь в ротанговом кресле и лениво разглядываю низководный мост между Де-Фризом и Седанкой. По нему в обе стороны мчатся колонны разноцветных машин. Солнце бликует золотом на их глянцевых крышах. Огромное и желто-оранжевое, как яичный желток, оно резко контрастирует с голубизной осеннего неба.
Спустя несколько минут из кухни появляется мама:
– Я сделала тебе фреш из шпината, Вали. Он очень полезен для кожи и пищеварения.
Благодарю за угощение и с демонстративным энтузиазмом принимаю стакан с густой зелёной субстанцией. Честно говоря, я бы сейчас лучше что-нибудь алкогольного выпила, но о подобном даже заикнуться не решусь, потому что это чревато трёхчасовой лекцией о вреде спиртных напитков для женской красоты.
– Как дела на работе? – интересуется мама, усаживаясь напротив с идентичным моему коктейлем.
Она кончиками пальцев снимает с бокала огуречную дольку и с довольным хрустом отправляет её в накрашенный алой помадой рот. Я в этот момент обдумываю, что лучше: перевести неприятную тему или соврать что-нибудь относительно правдоподобное.
– Неплохо, мам. Завершаю работу над одним интересным проектом.
От лжи послевкусие не лучше, чем от шпинатного фреша. Хуже него только сельдереевый. Он был в прошлую пятницу. Телефон мигает уведомлением о новом сообщении. Надежда на то, что это Алекс, в очередной раз оказывается тщетной – всего лишь реклама одного мультибрендового бутика. Но, зная о том, что маме это интересно, тут же упоминаю вслух об их новой осенней коллекции и следующие минут пять могу не вслушиваться в её щебет о модных трендах.
В голове уйма вопросов, и все кружат вокруг Алекса. Почему он так внезапно уехал? Что такого сказал ему Сахаров? Почему не ответил на звонок и до сих пор не перезвонил? Даже находясь в разных часовых поясах, мы ежедневно переписывались, пусть даже темы разговоров были по большей части общими и универсальными. Мы всё равно узнавали друг друга. Осторожно, понемногу, не торопясь, делали маленькие шаги к чему-то большему.
Я знала, что он работает старшим следователем в одном из городских отделов следственного комитета. Что занимается спортом, кажется, кроссфитом. Что Алекс, как и я, родился и жил во Владивостоке и тоже любит его особой, свойственной только местным, любовью. Что его отношения с родителями такие же натянутые, как у меня, а в прошлом, кажется, тоже значится какой-то болезненный разрыв. Но что такого он мог узнать обо мне, раз вдруг передумал общаться дальше?
– А с Никитой как? – мамин голос врывается в размышления, словно шаровой рыхлитель на экскаваторе-драглайне3.
Зато не надо думать об Алексе.
Сдержанно отвечаю:
– Никак.
И тут же отпиваю от отвратительного фреша, чтобы проглотить вместе с ним желание добавить к сказанному всё, что я думаю о Сахарове, особенно после сегодняшнего. По вкусу напоминает заботливо пережёванную кем-то газонную траву, но жаловаться не рискую. Мама вполне может предложить взамен нечто ещё более полезное и ещё более мерзкое.
