Публика ожила, многие аплодировали.
– Хотите свободы? – спросил Махно глуховатым голосом, когда шум приутих.
– Мы с вами! Хотим! – послышались выкрики.
– Тогда запомните: нет ничего дороже. Любой возразит: «Я это, дескать, и сам знаю». Прекрасно! Вы что думаете, Махно умнее вас? Вздор! Я только выражаю ваши желания, вековечные мечты крестьян, иных рабочих людей. Не более того.
«А степняк-то хитер, – определила Тина, – и распаляется».
Карие глаза Махно засветились, голос окреп. Он продолжал:
– Быть рабом хоть и трудно, зато кормят, худо-бедно одевают, инвентарем обеспечивают. Чуток и рублишки подкидывают. Верно?
– Точно! Так и есть!
– А свободный сам по себе. Но и сладко же это, поверьте, – быть хозяином своей судьбы. Вот к чему призывают вас анархисты. Никакая государственная власть, никакая! – Нестор поднял палец и тряс им. – Никакая, будь она трижды золотая, тебе лично ничего даром не даст. Наоборот, такой хомут накинет, что и не брыкнешься!
«Господи, да он же мои мысли читает», – поразилась Тина. Но дальше, когда речь пошла о гетмане, «опричниках непрошенных», сборе оружия и «тружениках села», она почти не слушала. Это уже ее не касалось.
– Какой сокол! Убедилась? – возбужденно говорила Муся по дороге домой. – Это тебе не еврейская шпана, что бегает за твоей юбкой. Он им быстро утрет сопли, всяким Леймонским.
– Кому? – встревожилась Тина.
– Посмотришь, – загадочно пообещала прислуга.
Штаб восставших разместился в гимназии. Сначала решили занять коммерческий банк – здание солидное и надежное в случае нападения. Но Алексей Чубенко предостерег:
– Скажут, и новая власть прилипла к мешкам с деньгами.
Тогда кто-то предложил засесть в конторе Кернера: тоже в центре и каменная.
– А вы уйдете – с меня шкуру сдерут! – взмолился Марк Борисович.
– Как уйдем? Не веришь в нашу силу?
– Дорогие мои, мужик полагает, а Бог располагает.
Плюнули и заякорились, как и австрияки, в гимназии.
Первым делом Махно зачитал сочиненную им телеграмму:
– «Всем, всем, всем! Районный ревком настоящим извещает о занятии повстанцами Гуляй-Поля и установлении здесь свободной республики трудового народа Украины. Объявляем повсеместное восстание рабочих и крестьян против душителей и палачей революции – австро-германо-гайдамаков».
– Не слишком ли громко? – усомнился Алексей Марченко. – Мы что, вся Украина?
– Постой, а ты против размаха запорожской вольницы? – наскочил на него Петр Лютый.
– Есть еще соображение, – неторопливо заметил Семен Каретник. – На фронте не принято кричать о своих успехах. Зачем давать противнику оперативную информацию?
– У нас другая война, – возразил Махно, – и у нее свои законы. Где взять соратников?
– Все равно давайте по одежке протягивать ножки, – настаивал Марченко, – а то потом куры засмеют.
– Я подумаю, – пообещал Нестор, и вскоре дерзкую телеграмму с изумлением приняли в Александровске, Бердянске, Мариуполе.
Тем временем в штаб зачастили гонцы. Песчанский доложил:
– Румыны прут!
– Ага, не нравится им в степи! Далеко ли они? – уточнил Махно.
– Иван с колокольни шумит, что на взгривке гарцуют.
Все, кто был в штабе, засмеялись.
– Хай потешатся, мамалыжники. А вы там, хлопцы, потуже затяните пояса.
– Для чого? – не понял молодой лупатый гонец.
– Чтоб не потерять штаны, когда полные наложите.
– Ну вас! – хлопец обиделся и убежал. За ним явился гурянин, тоже порол чепуху.
– Роздайбида! – позвал Нестор. Вошел бравый пулеметчик. На ногах юфтевые сапоги, чуб вырывается из-под офицерской фуражки. Даже кокарду не снял. Он теперь охранял вход в штаб.
