Во дворе, за дощатым забором, незлобиво полаяла собачка. «Муся пришла убирать, – догадалась Тина. – Видимо, отец просил рано не беспокоить». Поскольку они постоянно заняты, а мать умерла четыре года тому назад – наняли соседку, и та стирала, готовила обед, кормила курей, песика.
– Проснулась? Привет! Я счас быстренько все сделаю, Тиночка, и побегу на митинг, – лепетала соседка, круглолицая, маленькая и шустрая. Она уже подметала пыль в комнате.
– Какой митинг? – удивилась молодая хозяйка, одеваясь.
– Тю-ю, да ты что? А еще телефонистка. Людям не говори – засмеют!
Тина смотрелась в зеркало и не нравилась себе. Ночное дежурство, тем паче такое – не сахар.
– Власть же наша опять! – убежденно и радостно сообщила Муся. – Кто был никем, вот как я, тот станет всем. Представляешь?
– Ой, не торопись, милая. Ты веришь, что власть может что-то дать? – Тина не раз слышала это дома и потому криво усмехнулась.
– А как же! Махно в прошлом году, помнишь, верховодил в ревкоме? Коммуны завел, земли нам подарил. Даже шапка помещика бате досталась!
Дочь лавочника была далека от земли.
– Как он выглядит? – спросила.
– Тю-ю, ты ни разу не видела? С меня ростом.
– Такой малый? – Тина подумала: «Неужели ночной атаман?»
– А что я, кнопка? – простодушно обиделась Муся. – Еще как нравлюсь. Гоняются кобели о-го-го!
– Но он же мужчина!
– Ну и что? Зато его все великаны боятся.
– Прямо там, – не поверила Тина, хотя ее это очень заинтересовало.
– Криво! – передразнила соседка. – Махно такой, ну, такой…
– Какой же?
– Волк его увидит, подожмет хвост и в страхе убежит. Наши на хуторе наблюдали. Во какой! Тю-ю, да мне ж обед еще варить…
– Давай помогу, – предложила молодая хозяйка, – а потом вместе и отправимся на твой митинг.
– Правда? Ну, живо чисть картошку!
Когда они пришли в центр городка, там уже собралась давно не виданная публика: крестьяне с окраин, прислуга, мастеровые, многие с женами, детьми. Стояли, о чем-то спорили, смеялись, поглядывая на дверь ресторана, что срезанным углом выходил на площадь. Крыльцо его было каменное, со ступенями, высокое – готовая трибуна. Тина и не заметила, как туда взобрался какой-то дядя в соломенной шляпе и начал что-то выкрикивать. Его живо прогнали. Потом еще двое пытались говорить, но было заметно, что это люди незначительные. Их тоже никто не слушал. Все ждали, когда появится Махно.
– Айда поближе, – Муся не могла долго стоять на месте.
Пока они пробирались к ступеням, раздались радостные и уважительные возгласы:
– Нестор Иванович! Тише!
На крыльце стоял тот самый мужичок, что ночью ворвался в помещение станции. Тина сразу его узнала, но теперь рассмотрела получше. Военный френч без погон, явно с чужого плеча, сидел на нем несуразно. Лицо плоское, монгольского пошиба, и носик небольшой. «Степняк», – небрежно определила девушка. Она любила читать исторические романы.
– Кхэ, кхэ, – кашлянул Махно.
«Ему бы еще лохматую лошадку и колчан со стрелами», – Тина улыбнулась.
– Нравится? – спросила Муся.
– Ага.
– Вот видишь. Я же говорила – сокол!
Тут Тина не сдержалась и прыснула. Махно взглянул на нее холодно, пристально и начал речь:
– Только что я из типографии. Всю ночь печатали вот это, – он показал пачку прокламаций, передал ее стоявшему у крыльца парню с черным знаменем, и тот принялся их раздавать. Тина с Мусей тоже взяли по листочку. Нестор продолжал:
– Революционно-повстанческий штаб призывает вас, каждого, не теряя времени, записываться в боевые отряды. Наша социальная революция – это продолжение и развитие русской. Степная ширь Украины не терпит диктатуры: ни царя, ни Скоропадского, казачьих генералов, ни большевиков. У нас дух от природы антигосударственный и требует простора!
