– Всегда так не будет,– говорил он Илье. – В конце концов и большевики научатся коммерции. Но пока в стране такой бардак, мы должны успеть взять свое. Потом будет сложнее.
Весь день Фома промотался в Царицыно и близлежащих трактирах. Переговорил со складскими рабочими, со знакомыми перевозчиками и лишь после этого пыльный, усталый, но довольный отправился к господину Кренделю. Когда он подходил к большому шестиэтажному дому на Покровке, где в пятикомнатной квартире одиноко проживал бывший коммерсант, последний майский день медленно угасал. С каждой минутой сумерки сгущались, сливаясь с тенями. Дневной свет уходил с городских улиц, а вместе с ним исчезали и прохожие. Ночь принадлежала людям иной категории, чья работа была отнимать— жизнь или кошелек. Никому не хотелось попадаться на пути ни им, ни редким красным патрулям. В какой-то момент Фома заколебался: может, прийти завтра с утра? Но завтра поступивший товар могут начать распределять по фабрикам и заводам, поэтому надо делать все быстро и вовремя. Сегодня хороший день, он приятно начался и должен полезно закончиться. Фома огляделся – улица была пустынна – и юркнул в темный неосвещенный подъезд.
Когда он поднялся на третий этаж, было уже темно. Он покрутил ушко звонка, но на мелодичное треньканье никто не откликнулся. Тогда он постучал. Но стука не получилось – высокая створчатая дверь была утеплена ватой и обита дерматином, поэтому во второй раз, придав руке силу, он постучал кулаком. Стука опять не получилось – от удара дверь поддалась и приоткрылась. Фома застыл. Быть такого не может. Чтобы дверь Ефима Кренделя осталась открытой? Это невозможно. В полной темноте он вошел в квартиру.
– Ефим Иосифович!– позвал Фома.– Есть дома кто?
Было тихо, никто не отзывался, даже большие напольные часы замерли. В темноте матово мерцала мебель, черные пятна картин пугали своей пустотой. Фома вспотел, самое время уходить. Что тянуло его в эту темень? Он не раз бывал в этой квартире, поэтому без труда нашел кабинет, пошарил по стене, повернул включатель. Было по-прежнему темно. Электричество отключали часто, в этом не было ничего необычного. В слабом ночном свете он добрался до письменного стола и в кресле увидел господина Кренделя. Тот устало уронил голову на грудь и, казалось, спал.
– Господин Крендель! – неуверенно произнес Фома. – Ефим Иосифович!
Крендель не отреагировал, и Фома, предчувствуя худшее, легко толкнул его в грудь. Пальцы дотронулись до чего-то липкого, ужасного. Подойдя к окну и все равно не разглядев цвета, он понял, что это кровь. Страх накатил волной, и Фома бросился из квартиры. Но поздно. На лестнице раздавался топот множества ног. Слабый свет поднимался снизу и приближался к третьему этажу. Фома не успел выскочить наружу, пришлось затаиться там же, за кухонной дверью. Через мгновение в квартиру ввалилась группа вооруженных людей. Первый нес керосиновую лампу.
– Не понимаю, почему дверь открыта. – Фома узнал голос Ильи.– Дядя всегда закрывает. – Дядя Фима! – прокричал Илья. – Пойдемте, он, наверное, в кабинете.
– Кузин!– отдал приказ чей-то хриплый голос.– Встань у дверей. Никого не впускать!
И вся группа, человек пять, во главе с Ильей направилась в сторону кабинета. Пока Фома лихорадочно соображал, как выбраться из этой чертовой квартиры, раздался взволнованный голос племянника:
– Дядя Фима, дядя Фима! Он мертв!
