А вот Лешка Колпаков, приказчик в бакалейной лавке, был настоящим везунчиком. Ход его мыслей был довольно предсказуем, так как играл он только при наличии хороших карт. А с этим ему везло – нужные карты так и липли к нему. Рисковать он не любил, поэтому особенно никогда не выигрывал, но зато и не проигрывал. Однако он не терял надежды, что в конце концов ему повезет так, что он пошлет своего хозяина куда подальше и сам станет владельцем бакалейной торговли. Он пришел поздно, после закрытия лавки, поприветствовал играющих – «Талан на майдан!», получил в ответ «Шайтан на гайтан!» и пристроился на свободном месте.
Двое остальных были профессионалы карточной игры. Жорж Стебельков по прозвищу Жорик и татарин, фамилии которого никто не знал, а потому так и называли – Татарин. Оба были жесткими игроками: Жорик часто жульничал, а Татарин не любил проигрывать. Его круглое безволосое лицо не выдавало никаких эмоций. И так узкие глаза во время игры совсем закрывались, можно было подумать, что он спит, и только нечаянный блеск среди припухших век говорил, что он внимательно следит за игрой. Говорили, что, не смирившись с проигрышем, он может и убить. Поэтому Одиноков не очень-то радовался его присутствию, но приходил Татарин и раньше и вел себя вполне прилично.
Играли в секу с одной шахой, игру быструю, основанную на блефе и, конечно, удаче. Колпаков играл как всегда осторожно и пасовал при малейшей неуверенности. Лицо татарина, бесстрастное, как маска, продолжало дремать. Руки же, жившие отдельно, ловко сдавали, вскрывали, и к пяти часам утра дела его шли явно неплохо. Стебельков, который, кроме всего прочего, промышлял воровством, был сегодня при деньгах, поэтому играл уверенно, удваивал взятки, играл втемную. Но к утру начал нервничать, карта не шла, попытка передернуть под дремлющим, но зорким оком Татарина и после замечания Ожилаури не прошла. За тяжелыми гардинами начинался ранний рассвет.
Колпаков поднялся, потянулся и, обратившись к Одинокову, сказал:
– Сегодня не мой день. Я при своих. – Задержался было, но взял себя в руки. – Да и открываться скоро. Пойду отдохну немного.
Одиноков окинул взглядом игроков. Ситуация прояснялась и явно шла к концу. Жорик проигрывал и из-за этого сдавал нервно, с напряжением. Его деньги большей частью осели у Татарина, хотя и Ожилаури перепало кое-что.
– По последней – и расходимся,– предложил Жорик, недовольный результатом ночного бдения.
– Ты раздавай, а там видно будет,– пробурчал Татарин.
Жорик раздал всем по три карты. Татарин, не поднимая их со стола, только отогнул уголки. Жорик перекрестил карты, потом прижал их к груди, слегка раздвинул и посмотрел. Ожилаури, как всегда бесшабашно, разложил свои веером, усмехнулся и начал было:
– Как-то раз мой дядя Важа, брат отца, он в Тианети живет…
– Играю!– перебил его Татарин.– Пятьдесят и столько же сверху.
Он кинул на кон сто рублей.
– Я тоже. – Ожилаури кинул бумажки в центр стола.
Жорик, ощущая недостачу наличности, вскрылся.
– Двадцать, бубновой, большевистской масти,– важно сказал он.
Татарин, не открывая карт, невозмутимо скинул их в колоду.
– Сека!– сказал Ожилаури и перевернул свои. – Двадцать, трефовой масти.
Игра продолжилась, Татарин внес свои деньги, и кон еще увеличился. Напряжение росло по мере убывания денег у Жорика. Открываться никто не хотел, и бумажки в центре стола уже походили на охапку осенних листьев. Ставки поднялись уже до ста рублей, и на кону было никак не меньше тысячи.
