И тут, совсем рядом, я заметил невысокую старинную башню из красного кирпича – это была старая пожарная вышка, стоящая на нашем железнодорожном вокзале, которую я хорошо помнил. Она сохранилась превосходно, и я, ориентируясь по ней, довольно легко распознал окружающие очертания. Удивительно, но в тот момент у меня не мелькнуло даже мысли, что это тоже могло быть случайностью или подстроено намеренно, чтобы обмануть меня. Кому и зачем это могло понадобиться?!
Нет, у меня не оставалось сомнений – я действительно был в своём родном городе, но только превращённом в руины. Но вот когда, кем и как? Пока приходилось верить этим троим… … как бы их назвать, утверждавшим, что наш город захвачен и разрушен фашистами. Но как? Как?! Как это могло произойти – невероятное, безумное, невозможное – как эти полчища средневековых хищников, безумных монстров, смогли добиться своего? Тягучее отчаяние охватило меня – я не знал ответов.
Я медленно развернулся, и зашел внутрь. Затем подошел к стене, выбрав место почище, и сел прямо на пыльный пол, зажмурив глаза. Я всё ещё не мог поверить, но не мог и сомневаться: это была ужасная, безнадёжная правда. Я опустил голову на колени, и закрыл её руками, но не мог закрыться от ужасной картины разрушенного города, снова и снова встающей перед глазами…
Я не помнил, сколько сидел так. Меня то накрывала тяжелая тоска, и хотелось чуть ли не выть от безысходности, то охватывало отчаяние, убивавшее все мысли, и слепой, горячей болью, отдававшееся во всем теле. Эта невыносимая тяжесть нежданной утраты всего, во что я верил, что знал, давила меня, и не было сил даже поднять голову или открыть глаза.
Я обреченно понимал, что это всё не было ложью, или сном – это была страшная, нестерпимая правда, которую я просто не мог выдержать. Того настоящего мира, который я знал с самого рождения, больше не было! Неожиданно до меня дошло и ещё одно – если всё так… значит… значит больше нет никого: нет моих друзей, нет родных, нет ни одного человека, которого бы я знал, и с которым бы меня что-то связывало. Даже мои родители… ещё не родились, и не родятся никогда. Никого из всех этих людей просто не существовало!
Я не знал, где взять силы, как жить дальше?! И зачем… Я снова и снова спрашивал, но не находил ответа. И снова, вслед за острым, жгучим отчаянием, наваливалась тяжелая тоска…
Рядом я услышал чьи-то шаги. Где-то далеко-далеко в мозгу промелькнула мысль, что Рогволд вроде бы ушёл, и это, значит, кто-то другой. Но это меня не интересовало. Я чувствовал, что становится тяжело дышать. Хотелось плакать, но просто не было сил. Меня опять охватило отчаяние. В этот момент я смог поднять голову, открыл глаза, и увидел – передо мной стоит Громобой.
– Зачем? Зачем я здесь? Как это случилось? Почему? – говорить было тяжело, но молчать – совсем невыносимо, и я снова и снова отчаянно повторял свои вопросы, даже не стремясь получить ответ.
Неожиданно Громобой сам спросил у меня с какой-то надеждой:
– Ты ведь… ты не отсюда, верно?
– Что?! – с недоумением переспросил я.
– Ты ведь знаешь, как может быть по-другому? Германия проиграла войну в 45-ом?
– Да, да, конечно!
– У вас, в СССР – коммунизм, мир во всём мире, строятся космические колонии на Луне и Марсе…
– Нет, – прервал я его. – У нас больше не Советский Союз.
– Что?! – переспросил Громобой. – А впрочем, не важно. Главное – вам удалось победить.
