Если дети умирали вечером или ночью, их всегда завернутыми в пеленку оставляли до утра в вентиляционной комнате, а утром приходила санитарка, и вместе с историей болезни уносила умершего в подвал больницы, а днем приезжала «труповозка» и ребенка увозили в городской морг. Своего морга больница не имела.
Санитарка отделения Нина Александровна утром всегда приходила в отделение первая. Обходила все боксы, интересовалась, как проходило дежурство, в чем нужно помочь. Так было и в то утро. Открывается дверь. На пороге Нина Александровна:
– С добрым утром! Как дежурство?
– Доброе утро… Да нормально. Ах, да, там с вечера ребенок умер. История на столе. Ребёнок в вентиляционной.
– Хорошо. Поняла. Всё сделаю.
Дверь за ней закрывается. Продолжаю спешно доделывать дела, готовиться к сдаче смены. В это время истошный вопль из коридора, и быстрые, топающие ноги к моей двери. Бросаю все дела, выскакиваю в коридор. Попадаю, почти в объятья Нины Александровны. Шапочка на её голове сбилась на затылок, руки трясутся, лицо бледное, заикается, ничего толком сказать не может. Трясу её за плечи.
– Да успокойтесь Вы! Что, ну что там ещё случилось?
– Там… там…
Заикается. Голос срывается на хрип, машет руками в сторону конца коридора.
– Да спокойно скажите, что случилось?
– Там, там… этот покойник дышит…
– Какой покойник, где дышит?
– Там… И машет руками в сторону вентиляционной комнаты.
Бегу по коридору. Вбегаю в вентиляционную комнату и вижу – на подоконнике лежит развёрнутый, умерший вечером ребёнок, и прерывисто дышит. Я в ужасе. Ведь я сам с вечера зафиксировал его смерть, через два часа убедился в этом, и что? Чувствую, что впадаю в какой-то ступор – руки и ноги костенеют, волосы на голове «встали» дыбом. Не могу сказать ни одного слова. В какой-то горячке быстро заворачиваю ребенка в пеленку и несусь через все отделение в палату. Нина Александровна за мной вдогонку. В отделение начинают подходить мамаши детей, никто ничего не может понять. Всем интересно, что случилось. На ходу оборачиваюсь быстро к Нине Александровне:
– Быстро зовите доктора.
Прибегает дежурный врач. Следом приходит заведующая отделением. Объясняю всё, что произошло. У всех состояние полной прострации и тихого ужаса. Усталость сняло как рукой. Меня успокаивают и выпроваживают домой. На лекции я в тот день не пошел. Жуткое чувство пустоты, и растерянности. А также бессилия. Долго думал, что и как всё это произошло. А произошло всё вот как.
Да, ребенок умер. Реанимационные мероприятия не помогли, несмотря на непрямой массаж сердца и вводимые медикаменты. Через пятнадцать минут начал умирать мозг, а потом и другие органы и системы. Так прошло несколько часов. Но в какой- то момент, накопившийся в клетках продолговатого мозга, дыхательный аналептик заставил отмиравшую клетку дать импульс, импульс по нервному волокну передался сердцу, сердце трепыхнулось, дав импульс еще не свернувшейся крови, которая поступила в легкие, и легкие задышали. Так, через несколько часов после наступающей биологической смерти, организм начал, несмотря на смерть мозга, свою, новую, только ему известную жизнь. Природа протестовала против смерти. Разум покинул тело, но плоть взбунтовалась. Жизнь ради жизни. Плоть против разума. И эта агония противостояния длилась более двух суток. Все закончилось, слава богу, не в мою смену. И я при этой окончательной пляске смерти не присутствовал.
