Нет выбора - страница 37

Не видела его больше суток. А сейчас смотрю и понимаю, что снова не могу отвести глаз. Интересно, где он пропадал.

— Не хотел тебя будить. Просто проверял температуру. Но ты так вцепилась в мою руку, думал, оторвёшь, — нагло насмехаясь надо мной, выдаёт он.

— Ещё чего! Кто из нас ещё фантазёр. Кстати, где ты был? И почему меня не выпускают? Что ты наплёл охране?

— Проще всего говорить людям правду.

— Не поняла.

— Я сказал, что тебе нельзя выходить. Это опасно для твоего здоровья и жизни в целом.

— Звучит, как о душевнобольной.

Ловлю его красноречивый улыбающийся взгляд и моментально свирепею.

— Подожди, то есть ты сказал, что я больная, что ли?

— А что ты так кричишь? Какая тебе, вообще, разница, что о тебе подумают чужие люди?

— Ну тебе-то, конечно, по боку чужое мнение. Но я всё же выскажусь: ты наглый, мерзкий, напыщенный говнюк! — выпаливаю на одном дыхании и сама пугаюсь собственных слов.

Что я творю? Сама ведь нарываюсь. Но, судя по его снисходительной ухмылке и вдумчивому взгляду, он не разозлился.

— Да понял я, понял. Не надрывай так больное горло. Пойдём лучше поедим. Ну и Новый год заодно встретим. Уснуть ты всё равно уже не сможешь. Сейчас грохотать начнут.

Перевожу взгляд на настенные часы — без пятнадцати двенадцать.

Да-а-а, хорош праздник… О таком я и подумать не могла…

— Ночью есть вредно! — скорее из вредности выпаливаю ему. И сама себе удивляюсь, откуда во мне столько стервозности вдруг взялось.

— Даже в новогоднюю?

— А в новогоднюю особенно рискуешь заработать несварение.

— Ну, как знаешь, маленькая злючка, — снова тихо смеётся он и выходит.

Чего это он всегда улыбается? Вот у кого настроение прекрасное несмотря ни на что. Ну да, это же не его держат под замком, не дают связаться с близкими и считают психом.

Прекрасное завершение уходящего года и начало следующего. Я прямо о таком и мечтать не могла.

Посмотрев из окна салют, чувствую, как тоска ещё больше наваливается. Уснуть я так и не смогла. Промаявшись ещё пару часов, решаю спуститься вниз. Живот скручивает голодными спазмами с урчащими звуками раз за разом. Есть хочется жутко. Я ведь не ужинала.

Открываю дверь и прислушиваюсь.

Полная тишина в доме настораживает. Странно, а как же празднование?

Спускаюсь и прохожу на кухню.

Никого.

Свет не включаю. Гирлянда, висящая по всему фасаду дома, с улицы прекрасно освещает помещение через окно. Открываю холодильник, и глаза мгновенно разбегаются. Сглатываю голодную слюну и беру тарелку. Накладываю всё, что приглянулась оголодавшему и загребущему взгляду.

Оглядевшись, беру вилку с тарелкой и прохожу в гостиную. Сажусь за большой стол напротив красавицы-ёлки в бело-синих тонах и смотрю в огромное окно, на искусно украшенный к празднику двор.

Тоска снова начинает душить. Сглатываю давящий ком в горле и загоняю противное уныние обратно.

Так, сейчас я буду наслаждаться деликатесами! А поругать судьбу-злодейку и пожалеть себя я успею и на сытый желудок. Так даже приятнее.

Со зверским аппетитом вгрызаюсь в бёдрышко и выдаю протяжный стон удовлетворения.

Цесарка, фаршированная творожным сыром и ветчиной просто восхитительна! За это блюдо мне, пожалуй, без лишней скромности и звезды Мишлена мало будет.

Расправляюсь с цесаркой и тянусь к рулетикам, приготовленным Людмилой Васильевной по какому-то крутому французскому рецепту, как вдруг слышу:

— Если ночью будешь есть, как мышка, превратишься в слово «пышка».