Неудержимая. Моя жизнь - страница 14

Когда я спросила Юрия, помнит ли он этот случай, он сначала рассмеялся, а потом вздохнул.

– Маша, Маша, Маша, – сказал он, – если только подумать о том, как нам невероятно везло, как в хорошем, так и в плохом смысле этого слова… Но больше все-таки в хорошем. Мы с тобой походили на людей, которые переходят реку, думая, что идут по бревнам, а уже на том берегу выясняют, что это были крокодилы.

Охранник передал все, кому надо. В академии нас уже ждали. Был даже переводчик с русского на английский.

План встречи тоже был готов. Меня направят на корт с группой девочек приблизительно моего возраста. Я выполню упражнения, сделаю несколько ударов по мячу, а потом мои действия оценят. Среди американских девочек я чувствовала себя полной дурой. Прежде всего, все они были старше меня по крайней мере на два года. И потом, все они стояли в кружок, смеялись и переговаривались друг с другом, а я абсолютно ничего не понимала.

В подобных ситуациях начинаешь думать, что все, что говорится, говорится только о тебе. И говорится не по-доброму. Это все были девочки из богатых семей, родители которых по разным причинам решили, что у них есть талант, достойный академии. И были готовы платить. Большие деньги. Год у Боллетьери стоит, наверное, дороже, чем год обучения в колледже. Если только у вас нет стипендии, вы приходите на платной основе, с самыми лучшими ракетками, лучшими теннисными туфлями и лучшими шмотками. И здесь же была я с единственной сменой одежды, со слишком большой видавшей виды ракеткой и туфлями производства Минской обувной фабрики. Выглядела я действительно странно. И девочки меня обсмеяли. И продолжали смеяться ровно до того момента, когда настала моя очередь бить. Прежде всего я расслабилась. Успокоилась и вспомнила, для чего я здесь. А потом инструктор практически сразу все понял.

– Эта девочка не похожа на остальных.

Много позже я говорила об этом с инструктором.

– Знаешь, – сказал он мне, – я тогда был еще непроснувшимся. На дворе было раннее утро, а мне уже приходилось делать упражнения, хотя думал я только о перерыве на ланч. И тут появляешься ты. Меньше всех остальных и попросту взрываешь мне мозг.

В то утро он отвел меня на свободный корт, где мы смогли в одиночестве поиграть в течение пяти-десяти минут. Потом он подошел к телефону рядом с кортом и набрал номер. (Телефон рядом с кортом? Я такого в жизни не видела). Инструктор звонил Нику Боллетьери.

– Босс, – сказал он, – у меня здесь есть кое-кто, на кого вам стоит посмотреть прямо сейчас.

Он провел меня на центральный корт, святая святых академии. Дальше я должна была идти без Юрия. Это непреложное правило: никаких родителей на центральном корте. Насколько я помню, это был первый раз, когда я рассталась с папой с того момента, как мы вылетели из Сочи. И мне это не понравилось. Я испугалась. Кто все эти люди, куда меня ведут, смогу ли я вернуться назад?

Теперь мне сложно отделить мое самое первое впечатление о Нике от всего того, что я узнала о нем позже. Он не был ни высоким, ни маленьким, и первым, что бросалось вам в глаза, были растрепанные седые волосы и зубы, такие сверкающие, что их было видно метров за сто. У него были тонкие, но мускулистые руки, а кожа так загорела на солнце, что задубела и стала багрового цвета. Был ясно, что мужчина проводит массу времени на свежем воздухе. Ник вырос в Бронксе, районе Нью-Йорка и был младшим сыном в большой семье. Теннис не пользовался там популярностью: Нью-Йорк – это баскетбол. После колледжа Ник поступил на военную службу, а потом переехал во Флориду. Он хотел стать юристом, но проучился в Университете Майами меньше года. Но главное – это то, что там он начал играть в теннис. Сначала он играл, потом стал учить друзей и понял, что инструктор из него гораздо лучше, чем игрок. Он стал давать уроки, а потом какое-то время работал в гостиницах, как профессиональный инструктор по теннису. Он копил деньги, придал своей деятельности достойный вид, собрал инвесторов и открыл свою школу.