Неудержимолость - страница 2

я был не связан более кольцом,

я выпущен был птицею из рук,

и Ваше позабытое лицо

родней всего мне показалось вдруг!

…

теперь, когда Вы были так близки,

как блеск ножа смертельного во тьме,

страницей загибаюсь от тоски

и остаюсь один в своей тюрьме,

здесь нам обоим не о чем жалеть!

здесь на обоях тень влюбилась в тень,

как так могла душа отяжелеть

и не взлететь в один прекрасный день!

как так могло случиться, что огонь

переметнулся вдруг с меня на Вас?

когда ладонь, накрывшая ладонь,

«потом» переиначила в «сейчас»!

вот так растут в плену чужих теплиц

желанные ненужные цветы.

я видел мир,

и мириады лиц

соединяли в нас

свои

черты.

«Во мне сейчас говорит усталость, мне не под силу…»

Во мне сейчас говорит усталость, мне не под силу перевести всю речь, что после нее осталась засохшей глиной в моей горсти. Я из нее бы слепила Будду, каким он видится мне во сне, но получается кукла вуду и я не знаю, что делать с ней.

Во мне вчера говорили вирши, но замолчали наперебой, и небеса несомненно выше, чем прибережный морской прибой. Была б я этими небесами, была бы каждой из чаек в нем, когда бы мне не понаписали про то, что надобно быть огнём, ты что, ведь это кому-то нужно, ведь есть и путники, и дожди. Я незамужня, я бесподружна, мной ненавидимо слово «жди».

И я б грешила напропалую, и отдавала бы за гроши себя, истасканную и злую, зачем вам я как ловец во ржи? Все только падают в эту бездну, предупреждениям вопреки, и нет, наверное, бесполезней моей протянутой к ним руки. Вот потому ни руки, ни сердца, раз ни кола, ни двора нема, отец нахмурен и мама сердится, что дочка горькая от ума, а быть бы сладкой, а быть бы слабой и не разыскивать по уму, но нет со мной никакого сладу уже, наверное, никому.

Во мне сейчас говорит усталость, но ей недолго еще толкать дурные речи свои осталось с пятиметрового потолка. Во мне, сама того не желая, спит сердоликовая сова, но между делом, она живая. Она готовит свои слова. Я приготовила летом сани и для зимы запаслась огнём.

Я буду этими небесами.

Я буду каждой из чаек в нем.

Сентябрьское письмо тебе

Твой дневник мёртв с четвертого марта,

как и дом, в чьих окошках ни зги.

Как прокуренный тамбур плацкарта,

где, себя не найдя от тоски,

я звонила тебе, проезжая

петербургских окраин леса,

и большая была пребольшая

наша ночь, что длиной в полчаса.

У тебя есть веселые детки.