– Юрий Львович говорил со мной, – он смотрел не в глаза Насте, а на её свежевыкрашенные шоколадно-каштановые волосы и отчего-то волновался красными пятнами на бледном лице. Или она так переживала из-за своего преображение, что подозревала, будто все встречные смотрят с удивлением и подозрением на её новый образ. – Не знаю, если честно, чем могу тебе помочь – я проработал в Редакции у Светы всего пару месяцев, а как только появилась возможность, слинял. Там атмосфера нездоровая.
– У Светы? – переспросила Настя. – Разве не у Маргариты? Она ведь главный редактор журнала.
– Ты о её мамаше? – насупился Слава и неловко уронил кусок подтаявшего мороженого на пол. Появлялась пару раз. Жуткая баба – только и делала, что гнобила и унижала дочь. Такое чувство, что ради этого и приезжала. Не понимаю, почему Света терпела этот токс. Мамаша и чужих людей не стеснялась. Сколько раз при мне её отчитывала. И при других. А Света все терпела. Но она, как я понял, вообще терпилой была. О гулянках её мужа вся редакция сплетничала. И его я видел пару раз – тот ещё кобелина. При жене флиртовал со всеми подряд. Та все замечала, понимала и улыбалась. Дура. Или влюбленная. Или влюбленная дура, – добавил он странным нечитаемым тоном.
Ух. Настя точно замерла на высшей точке американских горок, а потом на бешеной скорости рухнула вниз. Разговор об изменах Егора был ей неприятен.
– То есть, когда Света умерла, тебя уже в редакции не было, – уточнила, чтобы сменить тему Настя.
– Нет, но я слышал, что она погибла. Жаль её, конечно. Кстати, а тебе не говорили, что ты чем-то на неё похожа?
***
Неприятное тревожное чувство жжения в затылке появилось через несколько дней после встречи со Славой. Настя стала нервной и подозрительной. Научилась пользоваться боковым зрением и внезапно оборачиваться, чтобы поймать того, кто за ней наблюдает, врасплох.
А еще кто-то, чей номер не определял телефон, стал звонить ей не реже двух-трех раз в день.
Первое время Настя отвечала и слышала в ответ дыхание, а потом, спустя пару секунд, короткие гудки. Она догадывалась, кто это, и злилась на себя, но стала чаще включать дисплей телефона, чтобы проверить, не пропустила ли ежедневный звонок неизвестного.
В конце концов Настя пересилила себя и перестала реагировать на вспыхивающий незнакомым номером дисплей. Но перестать проверять телефон было выше ее сил. И волнение, которое вызывали ритуальные звонки не унималось одним усилием воли.
Маргарита после того, как Настя превратилась в брюнетку, стала чаще вызвать ее к себе в кабинет: обсудить меню, рассадку гостей, поговорить о Свете.
Егора Настя не видела, но всегда знала, когда он приходил – научилась угадывать его шаги в коридоре, шелест входной двери, которую он придерживал, врываясь внутрь, слышала горький запах свежей зелени от лишенных своего аромата ромашек. И дыхание ее прерывалось само собой, чтобы не пропустить звук его голоса, если он вдруг заговорит.
Никогда раньше Настя не влюблялась, и сейчас, учитывая странность их отношений, не понимала, нравится ей новое состояние или нет. Скорее, да. И мучительные думы о невозможной любви украшали ее дни смыслом, сладкой тоской и предчувствием новой встречи. Фантазии о том дне, когда он приблизился к ней настолько, что она могла жадно, как собака впитывать вкус его кожи, дразнили Настю по ночам. Он хотел ее поцеловать. Его тянуло к ней. И это не прошло. Это не может закончиться вот так за нетронутым чаем в граненном стакане в дешевой столовой спального района.
