Больше всего на свете мне хотелось расплакаться, забиться в темный угол и рыдать там, пока не кончатся слезы, но я ведь давно знала, что этим горю не поможешь и никого не разжалобишь.
Поднялась в свою комнату, посмотрела в зеркало на свое бледное лицо, глаза, блестящие от непролитых слез, губы, из которой все еще сочилась кровь.
На пороге появилась Ксенья, и я испуганно вздрогнула.
Горничная смотрела на меня с сочувствием.
- Госпожа, барин приказал запереть вас до завтра, вы уж не серчайте на меня, - виновато произнесла она, выуживая ключ от моей двери из своего кармана.
- Что? Но этого не может быть: мне нужно сейчас же уезжать, ты что-то путаешь! – я порывисто шагнула в ее сторону.
Горничная сделала шаг назад.
- Не противьтесь ему, Ваше Благородие, хуже будет, знаете ведь! – пробормотала она.
Я смотрела, как захлопнулась передо мной ненавистная дверь, тяжелая дубовая дверь, и вдруг с криком набросилась на нее и принялась молотить кулаками по дереву, а потом сползла вниз и все же заревела. Он сделал это нарочно, чтобы помучить, зная, что я ни на миг не забуду о сестре, которая останется без еды и воды весь этот день и следующий тоже, пока я не выполню то, о чем меня просят.
5. Глава 4
Я не спала всю ночь, только под утро, заставила себя лечь в постель и провалялась в беспокойном сне не больше получаса.
Голова немного кружилась от нехороших мыслей, от слез, из-за недосыпания – постоянного ожидания худшего.
К полудню горничная пришла и отперла дверь, принесла мне поесть, но я отказалась. Перерыла гардероб в поисках чего-нибудь подходящего, в итоге схватила первое попавшееся платье голубой расцветки, нисколько не заботясь о том, как я в нем выгляжу. Волосы же просто собрала в аккуратный пучок, хотя несколько коротких прядок все равно выбивались из «прически».
Чтобы навести визит к мужчине, полагалось быть в сопровождении кого-то из родственников или пожилой, умудренной опытом дамы, которая бы проследила за соблюдением всех норм светского этикета. Я очень рассчитывала на то, что мне не придется оставаться больше наедине с графом, тешила себя мыслью, что отец все же постарается соблюсти все приличия, чтобы не опорочить мою честь.
«Неужели он мог говорить все те гадости на полном серьезе? Должно же в нем быть хоть что-то святое?»
Увы – ничего святого в этом человеке не осталось: он не отменил наказания для сестры и не позволил мне с ней поговорить, он лишь придирчиво осмотрел меня с ног до головы, кивнул каким-то своим мыслям и хладнокровно произнес:
- Если граф захочет, чтобы ты осталась в его усадьбе на эту ночь – так тому и быть! Карету тебе уже подали! Надеюсь, сегодня ты будешь послушной девочкой!
Я не смогла вымолвить в ответ ни слова, хотя внутри что-то болезненно ухнуло вниз.
Я прошла мимо него и торопливо спустилась с крыльца, с прямой спиной проследовала к воротам, совершенно не реагируя на приветствия прислуги.
Села в пустую карету, захлопнула дверцу и привалилась к сидению, сдернула дурацкие дамские перчатки, которые в приличном обществе было принято носить не снимая каждый раз, когда выезжаешь куда-либо с визитом.
«Но это ведь не про меня? Какие, к лешему, приличия и этикет!?»
Ехали мы медленно, и даже в этом я видела отцовскую руку, словно он специально попросил кучера никуда не торопиться. По-моему, прошло не меньше пяти, а то и шести часов, прежде чем мы добрались.
