У Григория с первых слов сплетницы перед глазами поплыли чёрные круги. Тряхнув головой, он с криком швырнул в бабу большие портновские ножницы:
– Уйди-и-и, уйди, дура, от греха подальше!
Ножницы, пролетев мимо женщины, попали в зеркало, покрывшееся от удара трещинами. Баба с воплем выскочила. Как безумный, Григорий рвал готовые платья, топтал атласные юбки и кружевные накидки. Он и сам догадывался, что неспроста Еленка стала его избегать, но не хотел верить. В какой-то миг увидел себя в разбитом зеркале и отшатнулся. На него смотрел старик портной из его далёкого детского сна, а за спиной маячил манекен с белым незрячим лицом.
На другой день Григория разбудил громкий стук в калитку. Краснощёкая девка, вытаращив по-совиному глаза, передала записку от Еленки. Холодными руками парень взял весточку, надеясь, что всё сказанное вчера бабой-дурой было наговором. Строчки прыгали перед глазами. Бывшая его невеста писала, что её просватали; родители уже договорились, а она не может ослушаться отца. И то, что они раньше дружили, было в детстве и не по-настоящему. Письмецо заканчивалось так: «Надо быстрее сыграть свадьбу, а платье долго ждать из Петербурга. Сшей мне самый красивый свадебный наряд. Мой жених заплатит столько денег, сколько ты захочешь. В накладе не будешь».
Григорий, дочитав, только кивнул девке:
– Скажи, всё сделаю по парижской моде. Вышлю готовое платье рано утром перед венчанием. Приходить ко мне не надо. Ни к чему невесте бегать и мерить подвенечные уборы. Про оплату же передай: потом сочтёмся. Всё запомнила?
Уточнил, что венчание и свадьба состоятся через девять дней. Девку выпроводил. Накрепко закрыл на засов калитку с воротами. Дверь захлопнул и накинул кованый крючок. Времени до свадьбы оставалось не так много. Молодой мастер трудился днём и ночью. Для него уже не существовало солнечных восходов и закатов, лишь заглядывала луна чёрными провалами глаз сквозь плотные шторы да ветер бился в окна. Весь второй этаж был уставлен столами с разложенными на них тканями: турецкой парчовой с орнаментом, тяжёлой шёлковой, что идёт на царские одежды, газовой невесомой французской барежской[9], плотной тафтой для нижних юбок. Отдельно уложена была ткань «Флора»[10] для фаты.
В назначенный день Портной бережно уложил подвенечный наряд в белоснежный атласный короб, украшенный драгоценными кружевами, сплетёнными ещё его прабабушкой. Он посмотрел на себя в зеркало. Матовое стекло отразило постаревшее белое лицо с впалыми щеками, мрачный взгляд карих глаз; лишь в глубине их мерцали золотые искорки, что так нравились его бабушке. «Эх, бабуль, в одном ты ошиблась: не любит меня никто». В новом чёрном костюме и белой сорочке парень мог сойти за жениха.
Было раннее утро, солнце едва окрасило горизонт. Григорий-портной шёл к дому любимой. На вытянутых руках нёс подарок для невесты. Ему казалось, что это её, свою Еленку, обнимая и прижимая к груди, он ведёт к венцу, где они соединятся навек.
Во дворе есаула Ефима уже вовсю шли приготовления к свадьбе. Григорий молча передал коробку с платьем и фатой подружкам невесты и ушёл не оглядываясь. Девушки внесли её в главную комнату. Вбежала раскрасневшаяся Еленка, глазки её сияли, непослушные золотые локоны были уложены в гладкую причёску с тонким пробором посередине. Ей не терпелось рассмотреть свадебное платье и примерить фату. Одна из подружек развязала шёлковую ленту на коробке. Еленка скинула на пол крышку и вскрикнула…
