Хочу тебя во всех местах.
В.
* * *
На одном из недавних вызовов – скорая тогда приехала к бабушке-сердечнице – Оля увидела старую собаку. Животное не лаяло на врачей, зашедших во двор, только махнуло хвостом и вернулось в будку, откуда в прошлые разы и вовсе не высовывалось.
По двору и вдоль фундамента валялась комковатая шерсть. Эта же шерсть висела клочьями на линяющей собаке. Подкисшие глаза источали грусть и собачью мудрость, которой не с кем поделиться.
Вызов оказался «ложняком». Значит – ложным, безрезультатным. У бабушки ничего не нашли. Под конец она и сама согласилась, что чувствует себя хорошо, а вот позавчера совсем было худо.
Оля сказала, что в позавчерашний день они приехать не могут, но, если что, обязательно звоните, и никакого самолечения.
А когда уезжали, она остановилась ненадолго во дворе и снова посмотрела на собаку.
Лохматые космы, висящие по бокам, напомнили отношения с мужем, в последнее время как будто бы тоже линяющие – но линька чересчур затянулась. Что-то недосказанное, нерешенное свисало с обоих и никак не могло выпасть, отмереть. Приставучая шерсть, прямо как на старой собаке. Иногда казалось, что эта гадость повсюду – на одежде, в постели, в тарелке.
И Оля, и Саратов делали вид, что ничего не замечают. Никто не брал расческу, чтобы наконец-то вычесать себя и друг друга. Говорить как-то тоже не хотелось. Поэтому, оказавшись наедине, всё чаще молчали. Спасались в телефонах, в просмотре сериалов. Что угодно, только не разговаривать мучительные разговоры.
Заваливающаяся башня общения держалась на деревянных подпорках дежурных тем – о работе, о делах. О том, как день прошел.
Почему цветное кино поблекло, Оля не понимала. В какой-то момент Саратов отдалился и уже долгое время удерживал дистанцию. Прекратил писать записки и письма.
От назойливых мыслей о поведении мужа стала спасать работа: она старалась брать дополнительные смены, записываться на курсы типа повышения квалификации, пропадать на семинарах, не вылезать из белого халата, как из защитной брони.
Глядя на собаку, Оля пошарила по карманам. Захотелось бросить псу что-нибудь съедобное, и, как на счастье, в куртке нашелся крекер.
– Держи!
Собака понюхала упавшую возле нее печенюшку. Есть не стала.
– Ну, как хочешь.
Выйдя на улицу, Оля протянула руку за забор и закрыла калитку с другой стороны. Она хорошо знала, как это делать. К бабушке-сердечнице приезжали чаще, чем к своей родной.
Оля вспомнила эту историю, разглядывая черное платье в зеркальной стене возле женского туалета. Чуть выше талии на ткань прилип едва заметный белый волосок. Может быть, с той самой смены прицепился, с одежды на одежду перелетел.
С первого этажа гремела музыка.
Оля и ее коллеги-врачи отмечали юбилей бывшего начальника и по совместительству провожали его на пенсию. Собралось больше сорока человек. Половина – докторский состав, и далеко не все со скорой. Вторая половина – родня и друзья. Между теми и другими не было существенной разницы. Во-первых, потому что все друг друга знали, городок был небольшой. Во-вторых, бывший шеф умел создавать то, что называлось располагающей атмосферой. Рядом с ним друзья чувствовали себя врачами, а врачи – друзьями.
Оля долго отказывалась выпить. Не было настроения. А больше всего не хотелось срываться в котлован безумства, который может разверзнуться, если она решит намочить семейные болячки алкоголем. Хотя с выпивкой не особо дружила, как, в общем-то, и муж.
