На полпути ко мне к ней подбегает какая-то грязная бомжиха и грубо хватает за руку.
— Куда собралась, мелкая шлюха? — шамкает эта мерзость, а я уже на низком старте.
— Я уезжаю, и детей скоро у тебя заберут, — зло выплевывает моя Лали, выворачиваясь из рук мамаши.
Бомжиха размахивается и отвешивает девочке звонкую оплеуху. Та хватается за горящий на щеке отпечаток пятерни, а неожиданно сильная мамаша-алкоголичка вцепляется девчонке в волосы и тащит ее обратно к подъезду.
— Я тебе покажу, тварь, как язык распускать и с мужиками якшаться! — орет мамаша года.
Подскакиваю к ним и буквально выдираю Лали из цепких лап мамаши. Девчонка пронзительно визжит, а в пальцах у неожиданно сильной синячки остается клок ее волос. Грудная клетка разрывается от ярости, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы одним ударом не загасить эту ржавую ветошь. Не бью женщин, но для меня это существо даже не человек.
— Куда дочку мою потащил? — хрипло орет она на всю округу. — У нее и без тебя ёбарей хватает, — выплевывает она мне в лицо, шамкая беззубым ртом, и переключается на Лали: — А ты паскуда, пошла домой! Не все тебе, мерзавке, ноги перед каждым раздвигать.
После всей этой словесной грязи, желание оторвать ей голову настолько велико, что пальцы сами собой сжимаются в кулаки. Но у меня есть более элегантное решение — нет нужды устраивать кровавое побоище с ментами.
— Хорош орать, — громко рычу я, глядя в ее красные, воспаленные глаза, и прячу Лали за спину, одновременно уворачиваясь от попыток мамаши преодолеть преграду и вновь вцепиться дочери в волосы. — Трубы горят? Опохмелиться хочешь?
Затихает как по команде, услышав, блядь, милые сердцу слова, и впяливает в меня просящий стакан взгляд. Я запускаю руку во внутренний карман пиджака и вытаскиваю волшебный красный билет. Протягиваю ей.
— Сгоняй, купи беленькой и закуски, а мы с Лали пока подождем тебя и поговорим.
Хватает купюру быстрым, резким движением какого-то мерзкого зверька. Я морщусь — до меня долетели «ароматы» немытого тела, перегара и мочи. Лыбится, светя пустотами в челюсти, и прячет купюру в карман.
— Дашь еще столько же, можешь ее прям в хате оприходовать. Эта тварь все равно только на это и годится.
— Лады, — цежу сквозь сжатые зубы и достаю еще одну такую же бумажку. Недорого она оценила родную дочку. — Только оприходую ее в другом месте.
— Лали, сделай мужчине хорошо, — мерзко лыбится эта пародия на человека, — а потом пол помой, пока вода бежит.
Подволакивая правую ногу, эта падаль скрывается за углом дома. Я сплевываю на землю и хватаю обалдевшую Лали за руку.
— Пойдем, — тяну девочку к мотоциклу, перебирая ее тонкие, холодные пальчики своими большими и надежными.
— Спасибо тебе, — мямлит девчонка, готовая расплакаться.
— Поедем на мотоцикле, — даю ей шлем. Сам перебьюсь — не привыкать.
— Реально? — на ее лице расцветает широкая, почти детская улыбка.
Она благоговейно скользит пальчиками по сияющей хромовой поверхности, а меня начинает трясти от возбуждения. Я не знаю, как Лали это делает, но в каждом ее естественном жесте сквозит тончайший эротизм, будоражащий кровь.
— Да, не боишься? — улыбаюсь я в ответ.
— Нет, я всю жизнь мечтала на таком прокатиться, — восклицает, продолжая ощупывать моего зверя.
Я оседлываю мотоцикл и подмигиваю Лали, которая уже надела слишком громоздкий для своей маленькой, аккуратной головки шлем.
