Незаросшая… - страница 26

Я знаю, что у Ивана кошки на душе скребут из-за этой коровы. Иван из соседней деревни, и уж кому-кому, а ему-то понятно, что значит корова. Дома у него остались две льняные головки, и каждому из нас известно, что у этих девочек молоко давно просохло на губах…

– Больше никогда не поеду. Пусть Саболенка сам ездит, коль хочет.

Саболенка – наш командир. До войны дорожным мастером был, а сейчас командует нами. Человек он крутой – в сердцах и по морде может съездить. Правда, потом отойдёт, злобы не держит. Хорошо, что комиссара прислали. Тот, чуть что, сразу его, как Фурманов, увещевает. А тому, конечно, нравится быть Чапаем… Пошумит, пофырчит, поматюгается, а потом с комиссаром вместе и самогону выпить может.

И зачем нам эта корова? Могли бы обойтись без неё пока. Иван чуть не плакал, когда нас позвали к Саболенке.

– У кого же брать будем?

– Возьмёшь у Подоматьки. У него ничего не брали.

– Да побойся ты Бога – у него же дети!

– А мы что будем есть? Медведя? Или, думаешь, свиную тушёнку на парашютах сбросят? Разевай рот шире!

Правда, однажды было так, что сбросили мешок тушёнки. Это было уже в конце 44-ого Только тушёнка та не нам, а соседнему отряду предназначалась. У них свой рация, да и несколько человек с Большой Земли – не то что у нас, где все их этих мест. Ну и ладно. Тушёнку все равно полицаи съели. И соседей перебили.

– В общем, собирайся. Возьмёшь Романа и Здралевича. Больше послать некого.

И вправду некого: пятеро подрывников ушли на дорогу, четырнадцать откомандированы в другой отряд, для подкрепления. Остались только мы, да старый дед-кашевар и тётка Мария.

– Ладно, пойду. Только у Подоматьки брать не буду.

– А у кого возьмёшь? В общем, чтоб корову привёл! И точка.

Легко сказать – «привёл»! А где её взять? Что у Подоматьки, что у другого – всё равно как ржавый гвоздь в пятке.

К сараю подошли вдвоём с Иваном. Роман стоял у хаты, чтоб хозяину помешать, если выбежит. Роману-то что! Он из собственного дома всё вынесет, если скажут, и будет ещё при этом жёлтые зубы скалить, как лошадь.

Сарай закрыт огромным замком. Не такой дурак Подоматька, чтоб двери незапертыми оставлять.

– Чёрт возьми… Этот замок не так легко выломать. Шум поднимешь Дай сюда ломик!

Иван подсунул ломик под замок и потянул на себя двумя руками.

– Не выходит! Никогда не грабил. Руки дрожат, как у вора. На, попробуй ты!

Я берусь за обжигающий на морозе ломик и наваливаюсь на него всем телом. Надо скорей кончать, а то, если думать, совсем тошно на душе будет.

– Давай вдвоём!

Мы с Иваном наваливаемся вместе и тянем изо всей силы стальной ломик, который гнётся. Что-то там, за дверью хрустнуло, заскрипело и легко поползло из дубовой доски. Замок, глухо лязгнув, повисает.

Двери открылись со стоном.

– Осторожней! Посвети фонариком. Вот туда, правее. Луч карманного фонаря выхватил из темноты тощие бока и остановился на удивлённой коровьей морде. Она то, не мигая, смотрит на фонарь, то жмурит огромные, недоумённые и испуганные глаза.

– Не мешкай, Генек! Давай, поднимай её.

Корова тихо замычала. Я пнул её ногой и почувствовал, как задрожала её шкура.

– Да поторапливайся ты! Накинь на рога верёвку!

Я попытался накинуть петлю, но корова резко метнулась в сторону.

– Чтоб ты сдохла, холера!

– Растяпа! Свети на неё. Дай верёвку.

Иван быстрым движением набросил верёвку на рога и потянул её.

– Упёрлась, зараза! – Свободным концом верёвки он стегнул корову по крупу и та снова задрожала.