Нежность сердечных струн - страница 4



Она говорит: "Морковь, балам. Морковь."

Тут Эфенди захохотал так, что даже ослик оглянулся. Смех был искренний, тёплый, как чаёк на рассвете.

– Морковь! – повторил он, держась за живот.

Поюзбек тоже смеялся, хлопая себя по колену.

– Да… Мы просто впервые пробовали этот овощ. Я потом друзьям рассказывал – не верили. А друг мой до сих пор уверяет, что та морковь была вкуснее, чем в магазине!

Они смеялись до самой стоянки. В таких историях – не просто воспоминания, а душа человека, тёплая и простая, как родная земля под ногами.

Утро дяди Коли и дяди Миши

Ночь уже почти опустилась, и костёр потрескивал, разбрасывая искры в небо. Эфенди и Поюзбек сидели у огня, попивали горячий чай из чайника, вдыхая запах дыма и горных трав.

После истории с морковью оба долго не могли утихомирить смех, но Поюзбек вдруг махнул рукой и сказал:

– Ладно, слушай ещё одну. Это было, когда я учился в городе. Мы с пацанами жили в общежитии на окраине, и по соседству с нами были два колоритных мужика – дядя Коля и дядя Миша. Оба – уже в возрасте, с животами, любили поговорить, но чаще – прикладываться к стакану, знаешь.

Эфенди кивнул с интересом:

– Ну-ну?

Поюзбек, потирая руки от холода, продолжал:

– Так вот. Как-то раз, рано утром, часов в семь, мы видим, как они встретились у подъезда – бодрые, при галстуках, лица серьёзные. Спрашиваем: "Куда собрались?"

А они говорят:

"В церковь, помолиться. Сегодня ведь праздник."


– Ого, – удивился Эфенди, – и что дальше?

– Мы даже порадовались за них. А потом… проходит два часа, мы снова их видим – идут шатаясь, лица красные, глаза блестят, чуть не падают. Дядя Коля держится за забор, дядя Миша – за фонарь.

Мы спрашиваем:

– Ну что, помолились?

А они, не моргнув:

– Да, возле магазина помолились… и пришли!

Тут Эфенди разразился громким смехом, чуть не пролив чай. Он так смеялся, что ослик, привязанный неподалёку, недоумённо фыркнул и мотнул головой.

– Ахах! Ну Поюзбек, у тебя талант! Ты хоть записывай всё это – книгу выпустишь!

Поюзбек, улыбаясь в бороду, только махнул рукой:

– Зачем записывать, когда рядом есть ты? Ты всё запомнишь.

Цыплёнок и водитель

Огонь в костре уже начал угасать, искры взлетали в небо, как золотые звёздочки. Тишину гор нарушал только шелест ветра и тихий треск веточек в огне. Поюзбек уже успел рассказать две весёлые истории, и теперь настала очередь Эфенди. Он потянулся, улыбнулся с теплотой воспоминаний и сказал:

– А я тебе одну расскажу. Это было, когда я учился в пятом классе. Маленький ещё, но уже хозяйственный – завёл цыплят. Каждое утро я их выпускал, и они, как солдаты, шли через дорогу – пить воду из арыка. Дорога была не оживлённая, но всё-таки асфальт, машины бывали.

Один раз, как сейчас помню, яркое солнце, пыльный воздух и мои жёлтые пушистики перебегают дорогу. И тут – машина!

Водитель, увидев цыплят, не стал тормозить, а наоборот – дал газу, будто специально. Прямо на них.


– Ого… – протянул Поюзбек, слушая.


– Один цыплёнок – не успел. Прямо под колёса. Я подбегаю, вижу – лежит, как блин на сковороде, плоский и грустный. У меня внутри – будто солью по ране посыпали. Сердце сжалось.


А тот водитель тормозит, выходит из машины, смотрит на меня и – с усмешкой – говорит:




– "Это твой цыплёнок?"


А я ему, глядя прямо в глаза, не растерялся, говорю:


– "Плоский – не мой. Мой только живой."


Поюзбек расхохотался, хлопая ладонью по колену:


– Ахах! Вот это ответ! Молодец! Этим можно диплом получать!