После объявления оценок, самых высоких в истории одиночного фигурного катания, был назначен получасовой перерыв. Людям нужно было успокоиться. Вернуться с небес на землю.
Вернуться с небес на землю можно либо на самолете, либо на парашюте. Когда человек умирает, ему уже не вернуться.
Нину вывозили из задних дверей ледового дворца (служебный выход) на высокой каталке. Тело было упаковано в темно-синий плотный мешок, специальный, похоронный, скорее всего, многоразовый и совершенно не греющий, но Майкл знал: ей не холодно. Ему тоже совсем не было холодно. Он ступал рядом с каталкой, увязая коньками в скрипучем на морозе снегу. Кто-то начал вякать, мол, нельзя в машине «скорой помощи» в незачехленных коньках, мол, лезвия остры, как ножи, а имущество казенное. Но быстро осекся. Два-три телерепортера снимали происходящее. Тактично. Из-за угла.
Майкл проводил мать до дверей морга. Дальше его не пустили.
Двойной шок – испытание не для слабонервных. Во-первых, на Ларису обрушилась слава – она тренер фигуриста-мегазвезды. Во-вторых, в связи со смертью Нины прибыла полиция.
Опрашивали Ларису, опрашивали Лысенкова. С Ларисы, в принципе, взятки гладки. Она оставила живую Нину на попечение Лысенкова Николая Ивановича, с которым была знакома шапочно. Он новый представитель Союза фигуристов России на чемпионате мира. Русскоязычные все друг друга знают. Вернее, друг о друге знают, что-то слышали. В прежние годы, говорят, приезжал кто-то другой, но Лариса никогда прежде ни как тренер, ни как спортсменка в состязаниях такого уровня участия не принимала.
В этом году первый раз. О Лысенкове ей рассказывал Майкл Чайка. И покойная Нина тоже один раз говорила о нем. Что говорила? Что говорила… Неприятное говорила. Подозревала, что Лысенков связан с мафией.
Лысенков аж взмок, разговаривая с канадским полицейским.
С Майклом познакомился на днях в кафетерии. Услышал русскую речь, вот и познакомился. А сегодня Майкл представил его матери. Она показалась Лысенкову странной, даже озлобленной. Ну, мало ли, бывает. Он и убрался из гардеробной поскорее. Потом опять мимо проходил (там же мужская уборная рядом), видит: дверь в раздевалку Майкла Чайки приоткрыта. Взял и заглянул. Может, из любопытства, может, толкнуло его что-то. Сам не знает. Когда заглядывал, уверен был, что раздевалка пуста, что все на арену ушли смотреть, как Майкл катается. Ошибся. У Нины то ли обморок, то ли приступ сердечный. Тренер Лариса Рабин в полной панике рвется из раздевалки, как птица из клетки. Схватила Лысенкова за рукав, перепоручила ему Нину и убежала на арену. Она сказала, что «скорую» уже вызвали, что медики будут с минуты на минуту. Зачем в таком случае был нужен Лысенков, неизвестно. Помочь Нине он решительно ничем не мог, разве что поднял бы ее, если б она сползла на пол, но Нина не шелохнулась. Глаза открыты, в глазах ужас.
И еще одно, но это не для полисмена, это для себя соображение, констатация, так сказать, факта: показалось ему, что ужас в Нининых глазах появился в то самое мгновение, когда она его, Лысенкова, узнала. Полной уверенности в этом быть не может. Она могла уже святого Петра лицезреть в то мгновение, когда Лысенков возле нее со стаканчиком воды суетился. Кто сам не умирал, ни знать, ни судить не смеет.
На вопросы полисмена он отвечал точно и кратко: меньше говоришь – меньше путаешься. Партизан, ага.
