Я ведь знаю, что с женой у него уже давно не искрит. Когда-то нагадала ему наобум, потом — в колыхании тьмы в его зрачках поняла, что как всегда не промахнулась.
Но вот сейчас, здесь…
Он только разлепил глаза. Или у его виагры вечное действие, или…
Или вместо виагры он принимает меня. Лестная роль, мне очень даже по душе.
— Эй, ты в курсе, что я могу не хотеть? — тяну насмешливо, когда он сильнее наваливается на меня, раскладывая по белой шелковой простыне.
— В расчет беру. Сейчас проверим, — его короткие ответы, эти рубленые фразочки, будто короткими рваными штрихами ложатся на бумагу, на которой я мысленно рисую его портрет. Он терпеть не может болтовню. А вот без церемоний нырнуть сразу тремя пальцами внутрь меня — это запросто.
Ах-х, чер-рт.
— Ты хочешь, — удовлетворенно заключает Алекс и настойчиво трет пальцами о чувствительную стенку внутри меня, — течешь как кошка по весне.
— Может, это не на тебя? — шиплю, хотя тело извивается в сладких голодных конвульсиях. — Может, я не о тебе думаю и теку.
— Ладно, — легко соглашается Алекс и резким движением вздергивает меня на колени. Расстояние от “разлеплю глаза” до “приступлю ко второй серии сериала “Траходром” оказывается гораздо короче, чем я думала.
Это хорошо…
Он дерет меня, бесцеремонно, без прелюдий, грубо, настойчиво. Мне так и нужно. Только так и нужно! Чтобы сильно, энергично, на грани с болью, чтобы долго-долго, пока я не начну орать от каждой резкой фрикции.
— Пожалуйста!
— Еще!
— Еще!
А он — ведет себя как сука, вывернул мне запястье и прижал к спине под лопаткой.
Бля. Бля. Бля!
Точнее — Алекс, Алекс, Алекс…
Я выпускаю эти вопли наружу и слышу его фырканье сверху — так о ком, говоришь, думаешь, Светочка?
Слышу, и меня скручивает жестчайшим сухим оргазмом из всех существующих. Мучительным, опустошающим, не насыщающим.
Господи, да что за напасть! Я не могу хотеть его так долго. Я не могу кончать и снова и снова задыхаться от того же голода…
Выходит, все ты можешь, Светочка!
Когда Козырь наконец выпускает меня из постели — утро почти достигло точки “день”. И вместе с выебистым омлетом из взбитой белой пены нам приносят еще и вполне себе выебистый стейк с кровью. Достается, он, конечно, не мне.
— Фи, стейк, как банально, — я морщу нос, терзая вилкой свой омлет, — разве ты не удовлетворяешь свою жажду крови, когда рвешь своим врагам глотки?
Алекс приподнимает на меня свой обволакивающий взгляд.
— К сожалению, делать это по-настоящему — запрещено законом, — произносит он без малейшей тени иронии.
— И что, ты прям всегда чтишь законы как непреложные истины? — спрашиваю с интересом, дотягиваясь до блюдечка с клубникой. Ну, зачем-то же это блюдечко принесли?
А вопрос — на самом деле интересный!
Козырь отправляет себе в рот кусочек мяса, и я вижу хищное удовольствие на его лице. Вкус крови ему явно по нутру.
— Ты так любишь риторические вопросы, Летучая?
— Я люблю выстраивать диалог! — откидываюсь на спинку роскошного кресла в барочном стиле, и непринужденно оправляю сползшую с плеча широкую черную рубашку. Никто мне её не давал, я её сама сперла. Трусов не надела, а рубашку напялила, ага! Алекс промолчал, что, как я уже поняла — считай, одобрил. И мне нравится, как он глодает меня глазами, хотя нас разделяет один только стол.
— Закон — очень удобный инструмент. Но не универсальный. И его есть чем остановить.
— Чем остановишь Шубина? — спрашиваю с интересом, подтягивая к груди колено. Я худая, это делает рубашку Козыря для меня чем-то вроде платья — могу перехватить на поясе и даже длина будет почти пристойной. Что не меняет того, что поза у меня очень провокативная. И подол рубашки в какой-то момент ложится неправильно, сверкая наружу тем, что приличные девочки всеми силами скрывают.
