— Ну уж нет, — я нахально морщу нос и спускаю петлю с последней пуговицы. Одним королевским движением сбрасываю лакею в руки плащ, — я здесь не для того, чтобы стесняться весь вечер!
Шагая сквозь коридор голодных рук я стараюсь не останавливаться. Хотя конечно же, руки эти — они знают свое дело. Касаясь самым кончиком пальца, можно выразить желание большего. Проведя ладонью по одному только изгибу талии очертить свое восхищение. И даже не дотянувшись, в бессильном порыве рассказать о своей тоске…
Выходить из этого коридора — то же самое, что выходить из моря. С одной только разницей: море не успевает вот так проработать все твои эрогенные точки.
— Ох… — пытаясь справиться с наплывом ощущений, я не замечаю препону, возникшую у меня на пути. Врезаюсь в него, отскакиваю и кажется — выгляжу как растерявшаяся школьница, а никак не как гостья на роскошнейшей из секс-вечеринок Москвы.
Мужчина разворачивается ко мне неторопливо, с восхитительной вальяжностью наматывая на роскошный свой кулак грубоватую даже на взгляд веревку.
— Потерялась, киса? — белоснежные зубы в ультрафиолетовой подсветке местных лиловых ламп светятся. Флиртует, конечно же, и долгим взглядом из глазниц черной медвежей маски требует с меня ответа.
Я же открываю рот, чтобы завернуть нахалу долгий посыл, но быстро спохватываюсь.
Все-таки сегодня я не Светлана Клингер, и даже не Сапфира. Кто-то принципиально иной, кто не будет грубить просто так незнакомцам. На вечеринках Уэйна не нужно сопровождать “Нет” грубой отповедью, чтобы тебя услышали.
А тут еще на моих глазах парочка девушек в кружевных корсетах хихикая протискиваются мимо моего случайного потерпевшего и ныряют за темную бархатную занавесь, из-за которой интригующе светят уже алые лампы.
— Нет, амиго, как раз нашла дорогу! — улыбаюсь и сама проскальзываю туда, за эту самую занавесь.
В конце концов, мне некогда особо тут болтать с первыми встречными.
Мне нужно найти, за что меня сегодня накажут! А это, между прочим, не так-то и просто.
Мне кажется — я попала в затопленную алым светом картинную галерею. Вот только тут рисуют не кистью на холсте, а грубым джутом на голой коже. Шибари, шибари, шибари…
Кажется, здесь собрались все его московские ценители.
Вот девочка парит в воздухе как запутавшаяся в рыбачьей сети русалка. И мастер её капает воском на голое её бедро. Уже наготове лед. Кто-то уже знает, зачем сюда пришел. А я… Я просто смотрю.
Иногда позволяю себе протянуть руку и провести по атласу светлой кожи, по уязвимым шейкам, по подставленным для ласки коленкам…
Боже, какие же они изощренные, сложные, завораживающие — паутины местных мастеров…
Не сразу замечаю, что за мной следят — слишком уж захватывает меня распахнувшееся перед моими глазами зрелище. Только в какой-то момент краем глаза замечаю движение рядом. Разворачиваюсь резко и почти утыкаюсь носом в голую грудь вставшего ко мне вплотную мужчины.
Медведь.
Все тот же!
Быть может….
Да нет, нет…
Я знаю тело Алекса досконально, я способна его размер показать одними пальцами, и точно вижу, что этот мальчик — моложе, выше, и проигрывает Ему даже в развороте плеч.
А раз не Он — можно и не церемониться с нахалом.
— Хочешь наняться хвостиком, медвежонок? — я изгибаю губы, скрещивая руки на груди. — Так хвостики ходят на четвереньках. Ты провалил свою явку. Можешь идти погулять.
Слышу в густом беззвучном жарком воздухе этого зала короткий смешок.
