А дальше – дальше Полежаева, собственно, кончается, упираясь в перпендикуляр Бродвея – так они с Виталичем именовали следующую улицу, игнорируя скучное казённое название. Бродвей тогда был негласным центром посёлка, здесь последовательно располагались: почта, отделение милиции, пара каких-то невнятных контор, затем – аптека, парикмахерская, магазинчик канцтоваров и игрушек «Машенька», продовольственный, булочная, что-то ещё… Летом добавлялись киоск «Мороженое» и бочка с квасом: какое мороженое, какой квас – разве сравнить с теперешними! Зато и хвосты туда тянулись изрядные, по жаре-то… Некогда любимая «Машенька» ныне, увы, обернулась прозаическими «Хозтоварами», советский продмаг стал обычным минимаркетом, а вот парикмахерская – знай наших! – преобразилась в салон красоты «Идеал», чью вывеску украшает профиль восхитительной брюнетки, лениво разглядывающей свои кроваво-красные ногти-когти…
Она двинулась туда, где на перекрёстке Бродвей слегка расширялся, образуя нечто вроде маленькой площади. В её центре, в крошечном скверике, который в разные годы являл разные степени ухоженности, – стандартного вида Памятник павшим. Однажды она от нечего делать почитала весь список полустёршихся фамилий и обнаружила: Кузнецовых числилось больше всего – не зря именно они, а вовсе не Ивановы, по статистике самая распространённая в России фамилия. А стоило напрячь внимание и сопоставить инициалы, то получалось, что из посёлка и его окрестностей с последней большой войны не вернулись три родных брата Кузнецовых, затем один сын первого из этих братьев, три сына второго и семь – да, семеро сыновей! – третьего… Четырнадцать, стало быть, ближайших родственников, плюс к тому ещё двое Кузнецовых, которые, согласно инициалам, вроде как сами по себе. Шестнадцать душ, вот так-то. Кроме того, значится единственная в списке женская фамилия – Ковалёва. (Медсестра?) А сколько ж, подумалось, Кузнецовых-Ковалёвых не вернулось, поди, с большой предпоследней, Империалистической, а сколько – с маленькой, Финской, войн; а сколько ещё и из лагерей… Но про то местная история умалчивает.
Сейчас у памятника – ни цветочка; вокруг небрежно припарковано несколько машин, но движение тут совсем небольшое, никаких зебр и светофоров нет и в помине. Дорогу время от времени спокойно пересекают старушки с сумками на колёсиках, мамашки с детками, стайки школьников (школа недалеко, через переулочек), славно оживляя серенький денёк своими яркими куртками-ранцами-кроссовками. Да, Бродвей – по-прежнему самое бойкое место; чем дальше, тем будет пустыннее…
Небольшой рынок – в конце улицы. Раньше то было пространство под открытым небом, где летом скромно торговали местными огурцами, кабачками, всякой садовой ягодой; ближе к осени начинались яблоки, махровые разноцветные астры, крепкие, гладкие, словно искусственные, гладиолусы, а также всякие замечательные грибы из лесу, сырые и сушёные, в связках. Ну, что ещё? Картошка, семечки, чеснок… Всё своё. Теперь здесь базарчик, заставленный разномастными палатками со стандартным товаром, произведённым где угодно, только не поблизости. И народу – полтора человека.
После базара дорога расходится на три рукава; и куда ж нам плыть? Влево пойдёшь – там техникум (теперь, небось, по обезьяньей моде уже переименованный в колледж), в который весёлые ребята гурьбой и с гиканьем валят с электрички утром и после обеда назад. Приятный там, кстати, учебный корпус, построенный в пятидесятые в стиле «сталинский ампир», с ложными колоннами. Деревянная общага за ним давно обветшала, потом и вовсе погорела, и вместо неё построили новую – за линией, в городе, что поспособствовало большему покою и порядку в посёлке. А пройти за этот корпус дальше – будет ещё целый переулок из аккуратных стандартных домиков, выстроенных для преподавателей – одноэтажных, на две семьи, со всеми удобствами, что в годы их постройки было делом довольно редким. За много лет каждый оброс садом, перекрасился, обрёл собственный вид и характер – как славно, что их успели возвести ещё до нового массового строительства, иначе, небось, сейчас бы там тупо торчала серая коробка.
