Ния. В отражении времени - страница 6

Жена приходила к нему в тюрьму несколько раз, но он отказывал ей в свиданиях, боясь перенести на неё своё проклятье, боясь увидеть в её улыбке разочарование. Чувство вины поглотило его без остатка. Он хотел бы всё изменить, но уже не мог. Она поняла это и больше не появлялась в его жизни. Своё дитя мужчина так и не увидел. Он даже не знал, кто родился и родился ли кто-то вообще.

Когда он вышел на свободу, то отправился туда, куда указывали ему голоса, надеясь хоть как-то замолить свой грех. Он научился слышать погибших также, как чувствовать эмоции людей, с той лишь разницей, что встречи с людьми можно было избежать, а голоса оставались с ним всегда. Прохожий перестал нормально спать и плохо ел. Он словно существовал между двумя мирами: у живых – ощущал тревоги и надежды будущего, у покойных – слушал незаконченные истории прошлого. Живые перестали его замечать, словно не хотели принимать его бездушную оболочку, а усопшие от себя не отпускали, пытаясь донести ему свои просьбы.

Прохожий ехал долго. Салон совсем опустел, за окном единой стеной чернел лес. Теперь он видел только своё искривляющееся отражение. Отражение человека, который всего на минуту прикрыл глаза за рулём такого же автобуса. Отражение человека, который остался жить, чтобы помнить и видеть каждого, кого погубил.

Двери распахнулись, и прохожий вышел в ночную темноту. Он шёл по знакомой дороге между тёмных деревьев к запертой ограде старого кладбища. Из кармана он достал ключ и уверенно повернул его в замке. Дверь ограды с визгливым урчанием поддалась, и прохожий запер её за собой с той уверенностью, с какой человек закрывает дверь дома.

Освещая фонарём гранитные плиты, он медленно обходил свою ночную обитель, стряхивал с надгробий налетевшую листву и заботливо поправлял покосившиеся кресты. Он оттирал от камня и скамеек птичий помёт и собирал мелкий мусор. Это всё не входило в обязанности ночного сторожа, но для него было важным, потому что здесь его ждали. Потому что он видел каждого. Видел семнадцать мерцающих призраков, чьи тела похоронили на этом кладбище. Все семнадцать душ, жизнь которых он разом оборвал из-за того, что был слишком счастлив.

Сторожка на кладбище стала его ночным домом раскаяния, где он преклонялся перед тусклым свечением призраков и следил за порядком на их могилах. Днём он ютился в крохотной дворницкой при больнице, чтобы, оставаясь безжизненной тенью, мести двор и переживать эмоции каждого пришедшего сюда человека. Каждый день его был одинаково плаксив и печален, как капризы бесконечной осени.

Эта ночь была такой же, как все предыдущие. Он уснул только под утро и поднялся, как всегда, пустым и безжизненным. За окном по подоконнику мелкой дробью сыпал дождь…

В дверь постучали. На пороге стояла молодая женщина под пёстрым зонтом. Девушка растерянно теребила красный шарф, висевший поверх расстёгнутого ярко-жёлтого пальто. Он посмотрел в её наивные голубые глаза и, к своему удивлению, ничего не почувствовал. Он не перенял её боли, не уловил и радости, только в дрожащей улыбке предположил затаённое волнение.

Он молча шагнул к ней на улицу. Гостья неповоротливо отступила назад, и в этом движении он увидел её округлый живот, который под верхней одеждой сразу не бросился в глаза. Она была беременна.

– Здравствуй, папа, – полушёпотом произнесла она, и на её глаза навернулись слезы. – Я знала, что ты жив… Я верила в это…