Ночные - страница 22

– Смешно сказать, я всегда хотел стать филологом или историком, желательно, со специализацией на античности. Первым, что прочитал в детстве, была «Одиссея» гекзаметром. В восемнадцать почти поступил, не помню уже, на филфак или истфак; совсем немного не дотянул. Учился я прям хорошо, стыдиться нечего, но был большой конкурс: все стремились попасть к важному профессору, что ежеминутно грозился отойти от дел. Конечно, я расстроился, но решил попробовать в следующем году, а пока поработать репетитором для детей. И тогда начались проблемы в семье. Вот уже четыре года как наметившиеся упреки и скандалы переросли в настоящие разборки – с драками, швырянием посуды, резней битыми бутылками и прочей поломкой имущества и плоти. Идиотизм, конечно, если сейчас подумать: здоровый лоб был, развернулся бы и ушел куда-нибудь, – усмехнулся парень.

– Ничего, в восемнадцать лет никто особо думать не умеет. Дальше давай.

– Отец на всё плюнул и однажды ночью просто исчез – понятия не имею, куда. Потом я видел его только на похоронах: их общий с мамой одноклассник рассказал про какую-то криминальную компанию. Мать сначала сдружилась с бутылкой, никого не слушала, меня посылала, но когда пригрозили уволить – а она преподавала в школе математику – кое-как выкарабкалась. Сама она не справлялась с работой, так что « в черную» устроила и меня. Сейчас это не получилось бы, но в девяностые и не такое вытворяли, к тому же – я не сказал – жили мы не в крупном городе, а в Ревде.

– Где?

– Ревда – городок такой в Мурманской области. Очень, кстати, хороший, но забытый. Там ещё Бажанов родился, классный дядька был, почитай его. Ну вот. Одновременно учиться и полноценно работать я бы просто не успел: всё-таки спать и есть когда-то надо, а ещё желательно мыться и хотя бы раз в неделю высовывать нос в парк. Мать же, не преувеличивая, выходила из себя, когда я просто поворачивался к окну, а не проверял чьи-то тетради. Так протянули до моих двадцати шести, когда мама где-то откопала ухажера с мутной репутацией. Не знаю, что ему от неё понадобилось: из-за наплевательского к себе отношения и постоянной усталости привлекательность у неё была сомнительная. Зато, чтобы отделаться от меня, он взялся оплатить ВУЗ в Мурманске, где, для сравнения, население раз в сорок больше ревденского. Об интересах моих никто не спрашивал: мама искренне считала всех гуманитариев «мелкопакостной интеллигенцией» – даже сейчас помню её тон! – и велела поступать на физмат. А я, как собачка, послушался, лишь бы отделаться – не столько от городка, он мне скорее нравился – сколько от тяжелого общества депрессивной и равнодушной мамаши в комнатушке коммуналки. Видок у меня был ожидаемо зачуханный, на свой возраст не тянул, вот и вопросов никто не задавал, а я держался в стороне ото всех компаний: стеснялся. Получив бакалавра, сразу же, по привычке, устроился в школу. С местом не повезло: взаимоотношения преподавательского состава, администрации, родителей и детей, как вектор не проведи, резюмировалась фразой «как же я вас всех ненавижу». Там даже не ругались: никому ни до кого не было дела. Но я тихо себе работал ещё девять лет. Поэтому я так быстро и поверил в это… В ТУТ, понимаешь?

Серая кивнула.

– А дальше?

– Рассказываю. У подобных будней есть единственное преимущество: все мечты и фантазии стараешься вложить во сны, даже если прежде не слишком в них преуспевал. Вот и я тоже воображал себя студентом то одного маститого заведения, то второго, всеобщим другом, первым парнем на факультете – и в учебе, и в романтических делах. Получалось так себе. Сейчас я бы назвал эти сны банальным самовнушением на границе первого уровня и засыпания. Зато однажды получилось ого-го как. Это был чудесный сон, его и описать сложно. Представь поляну, залитую утренним светом, только из водопадов.