Новичкам везет - страница 19

И зачем он ей сдался? Она ведь не из амишей. Ей нравятся машины, хлеб из магазина и застежки-«молнии», особенно когда «молния» скользит по спине под умелой мужской рукой. Она вам не мама, та вот потрясающе печет хлеб. У нее, Дарии, даже все тарелки разные. Правда, она сама их лепит, но на мать ее керамика большого впечатления не производит. И зачем ей что-то доказывать и печь хлеб, когда она умеет делать тарелки, на которых его подают?

Удивительно, но к утру закваска все еще тихо булькала, и у Дарии рука не поднялась вышвырнуть ее в помойку. Пакет поехал с Дарией, устроившись между дорожными сумками на заднем сиденье машины ее спутника. Словно капризное дитятко с расстройством желудка – вокруг куча бумажных полотенец, как бы чего не вышло.

– Неужели… – начал спутник, с которым она только-только познакомилась.

– Ты сказал, что я тебе понравилась за непредсказуемость.

– Неужели? – удивился он.

Горе-закваска продержалась дольше, чем новый роман, и в воскресенье вернулась с Дарией домой. На обратном пути в машине царила весьма холодная атмосфера, но закваска, похоже, получила больше удовольствия от поездки, чем сама Дария. Перечитав инструкции, Дария поняла, что хлеб надо было печь еще в субботу. Все же занятная штука, держа пакет в руках, решила Дария.

На кухонном столе стояла бабушкина миска – розоватая внутри, алая снаружи. Дария вспомнила, как, еще ребенком, увидала ее у бабушки в первый раз. Лучи солнца сквозь кухонное окно падали прямо на ярко-красную глазурь, играли на рельефной поверхности. Она даже получила легонько по рукам, когда потянулась стащить кусочек теста, но на самом деле ей просто хотелось потрогать миску, провести пальцем по краю. Несколько лет назад бабушка умерла. Дария отказалась брать бабушкины вещи на память – отговорилась тем, что квартирка слишком маленькая. Но, зайдя на кухню, пока остальная родня все еще сидела на заднем дворике, увидела на столе миску и унесла с собой.

Замешаю-ка я горе-хлеб в ворованной миске, ухмыльнулась Дария. Она поделила закваску на четыре части и переложила одну четвертушку в миску.

Тесто было слегка сероватым. Дария добавила соды и только потом сообразила, что лучше бы – пекарского порошка. Она вывалила всю массу в форму, сверху чуток присыпала корицей и засунула в духовку, а через сорок минут вытащила хлеб – благоухающий, дивный, всепрощающий.

И что, теперь все заново? Дария задумалась над полученным от Кейт заданием. Снова кому-то что-то доказывать? Она тогда даже отнесла Кейт кусок самодельного горе-хлеба. На красной – символ исцеления – тарелке, которую сама слепила.

Иногда от подруг одни хлопоты, оно того не стоит. Она согласилась на эту авантюру – сделай-то-что-тебя-больше-всего-пугает – в надежде на что-то необычное: прыгнуть с моста на канате, заняться любовью на яхте. Не дождетесь. Кейт ненавидит лодки. «Научись печь хлеб», – чего еще ждать от Кейт.

В гончарной мастерской Дария разорвала пластиковую упаковку – надо подготовить глину к работе.

Дария объясняла всем, что непредсказуемость досталась ей от рождения, потому что зачали ее совершенно неожиданно – после празднования шестнадцатилетия старшей сестры Мэрион. Как мать сподобилась так оплошать? Дария с малолетства знала, что ни любовь, ни мечта поглядеть в чистые глазки новорожденного младенчика отношения к делу не имели. Наверно, во всем виноваты долговязые подростки, источающие гормоны, – гормоны и срикошетили. Может, к ее рождению все-таки имела отношение страсть – хотя вряд ли. Но мать об этом как-то не спросишь.