«Фантастика! — я даже головой мотнул. — Смертельные враги верят один другому на слово. Расскажи кому в моем времени, обхохочутся. Еще и прибавят, что-то типа: «Страна не пуганных идиотов» или «Лохов учить надо» и влет подкинут с десяток идей, как с этого прибыток поиметь. У нас же друзья-товарищи, сообща нахлебавшиеся лиха от наездов и слопавшие вместе не один пуд соли, подписав кучу бумаг, проверенных юристами и заверенных нотариусами, каждый день и час ждут от партнера подвоха. А то и киллера… если запахнет реальными деньгами. М-дя… В том ли направлении мы движемся, господа-товарищи? Уверенны, что развитие цивилизации стоит потери таких моральных качеств?»
Жаль, вопрос мой останется без ответа. Потому как и задать-то его некому. Ни сейчас и здесь, ни в той, прошлой жизни. Которая будущая… И, откровенно говоря, с каждым днем, прожитым в прошлом, нравится мне все меньше.
— Как на Сечь отправимся, рога с собою возьмем… В предместье живет Максим Хрущ, резчик — золотые руки. Он нам из них что ни захотим смастерит. Хоть кубок для меда, хоть пороховницу. Или сигнальный рог… Станешь атаманом — будешь его ревом казаков в бой посылать.
— Все шутишь…
— И в мыслях не держал… — серьезно ответил Полупуд. — Вот только имя тебе надобно казацкое дать. Как по обычаю полагается. Хорошее прозвище — и такое, чтобы братчики не возражали.
Он замолчал, задумался… Я слегка запаниковал. Имя, если что, и сменить можно, а кличка — это навсегда. Не смола. Пристанет — не отдерешь.
— Трясило?.. Хмель?.. Сулема?.. Сагайдачный?.. О… Есть! Когда расскажу хлопцам, нашу историю, думаю, согласятся… Так что, новик Петро, роду и звания неизвестного, отныне и покуда казаковать станешь — зваться тебе Петром Ангелом.
Василий прищурился, как бы примеряя на меня прозвище. Как лежит… Не жмет ли в плечах, не обвисает…
— А что, неплохо звучит. Куренной атаман войска Запорожского Низового Петр Ангел! — Василий слегка толкнул меня локтем в бок. — Чего замер, как истукан? Кланяйся крестному в пояс и благодари, пока не передумал! Ну, и магарыч с тебя, само собой, полагается. За такое прозвище — ведро, не меньше. Как только до ближайшего шинка доберемся.
Я дважды просить себя не заставлял. И в самом деле поблагодарить не грех. Не Криворучко какой-нибудь или, к примеру, Беспамятный… Не говоря уже о таких, сохраненных молвой, «знатных» прозвищах, от которых краснели даже бывалые писари, занося казака в реестр, а сечевые попы истово крестились и отказывались поминать в святцах.
— Спасибо… батька… Василий.
Я не был до конца уверен, но кажется на Запорожье именно так казаки величали атаманов, а ученики — своих наставников и крестных. Судя по тому, что Полупуд не удивился — угадал.
— А дозволено ли будет и мне тебя спросить?
— Можешь… Но, на будущее, запомни, Петро, одну мудрость: меньше спрашивай — больше приглядывайся, да слушай. Тогда и выучишься всему, и за умного сойдешь.
От такого совета впору промолчать, но любопытство не только кошку сгубило и девицу Варвару без носа оставило. Меня тоже свербело.
— Василий, а который год нынче? Чтоб запомнить дату крещения…
— Год? — Полупуд взглянул на меня с удивлением. — Петрусь… Не, я понимаю, что ты в голову ушибленный, но скажи: я сильно на попа похож? Или на писаря? Божий год, какой же еще. Как и день… Но, если очень надо — в Сечи спросим. Надеюсь, мы туда еще этим летом доберемся.
