– За что судить будешь? – спрашивает Курако.
– Не я буду судить – народ. Как жизнь прожил? Кому служил? Паразитам служил.
Курако молчит. Вся жизнь пробегает в секунду. Вспоминается то, о чем не любил вспоминать, – товарищи уговаривали стать подпольщиком-профессионалом, он отказался и вернулся к печам. Не здесь ли ошибка всей жизни? Неужели вот оно – пришло возмездие? Курако отвечает:
– Я железо плавил. Оно нужно народу…
– Не треба народу железа, – задумчиво и убежденно говорит Рогов. – От железа – насилие. Без железа все равны будут. Войн не будет. Сильных не будет и слабых.
Рогов понижает голос и с доверчивым детским любопытством спрашивает:
– Не умеешь ты этого – чтоб все железо в порошок, в пыль? Состава такого не знаешь?
– Не знаю.
– Я б тебя в помощники взял… Сибирь подняли бы, в Китай пошли бы. Китай мою программу примет.
– Да тебя в музей надо! – восклицает Курако.
Наутро в модельном цехе собрался народный роговский суд. Туда привели арестованных.
– На верстаки вставайте, – тихо командует своим Курако, – народа не бойтесь, пусть видит народ.
Они взбираются на верстак. В маленькие тюремные окошки, пробитые под самым потолком, видно небо и солнце. Чернеет в стене толстое железное кольцо. Они прятались здесь позавчера.
Рабочие и роговцы наполняют цех. Первым судят Казарновского. Рогов голосует.
– Инженеру Казарновскому, угнетателю народа, башку долой. Подымите руки…
– А мы дадим?
Рядом с Казарновским вырастает над толпой старик котельщик Егоров. Он большевик. Несколько месяцев назад Казарновский случайно поймал обрывок разговора офицера и уловил несколько фамилий, в том числе Егорова. Инженер предупредил всех. Ночью каратели перерыли все барахло в каморке Егорова, но котельщика не нашли. Он скрывался около завода и появился, когда ушли белые.
Маленький человек в защитной шинели, в сдвинутой кубанке с красноармейской звездой вбегает в цех.
– Товарищи! – кричит он. – Я делегат сто двадцать девятого красного полка. Красные бойцы послали меня приветствовать товарищей рабочих. Ура!
Он снимает кубанку и машет. Долго не смолкает приветственный рев. Андрияшко – это фамилия делегата – спрашивает, почему собрались. Ему объясняют.
– Самосуды запрещаю! – кричит Андрияшко. – За самосуды расстрел! Объявляю открытым митинг о международном положении и задачах советской власти.
– С Красной Армией мы не бьемся, – хмуро говорит Рогов.
Он встает с председательского места и выходит из цеха.
Через час роговцы покинули Гурьевск.
Сутки спустя в Гурьевск вошел 129-й кавалерийский красный полк. Он растянулся длинной лентой. Через каждые три ряда верховых двигались на санях пулеметы.
I
Поезд движется медленно, часами простаивая у семафоров. Они сидят в отдельном купе – Кратов, Гладков и Валентина Петровна – жена Гладкова. По обеим сторонам пути валяются красные коробки товарных вагонов. Товарные составы сбрасывались с рельсов, чтобы очистить путь на восток.
Потянулась Анжеро-Судженка – крайний северо-восточный угол Кузбасса. Геологическая карта Кузбасса, составленная учениками Лутугина, напоминает силуэт летучей мыши – два огромных распластанных крыла, острая мордочка смотрит на восток. Краем правого крыла Кузбасс касается сибирской магистрали. В сумерках темнеют загрязненные вышки надшахтных зданий. Зажигаются редкие огни. Кратов не отрываясь смотрит в окно.
– Валя, – говорит Гладков, – куда нас несет? Может быть, останемся?
