На удивление, окна горят ярким светом. Ещё и зажжённые разноцветные огоньки повсюду, словно пролетающих мимо северных оленей деда Мороза стошнило мишурой и конфетти. Или скитлсом. Словом, случилось тут какое-то невообразимое волшебство…
Не встреченный никем прохожу в недра дома. А где же все его обитатели?
Не обращая на меня никакого внимания, Галина Андреевна проплывает рядом и застывает в дверях кухни. Интересно!
И крайне необычно для одиннадцати часов вечера.
Подкрадываюсь к женщине и тихим мрачным шёпотом спрашиваю:
– Случилось чего?
– Ой, Олег Фёдорович! – в тон мне ойкает она. – Умеете же напугать! Да вот, печенье к вашему приезду пекут.
Я перевожу удивлённый взгляд вглубь просторного, набитого всяческой техникой помещения и вижу свою дочь, гордо восседающую на кухонном островке с поварским колпаком на голове и с огромным половником в руке.
– Давай, раскладывай рожки! – командует она и заливается смехом.
А та, которая, видимо, послушно подчиняется её командам, стоит, наклонившись к столу и что-то там колдует, пританцовывая в такт тихой мелодии, льющейся из невесть откуда взявшегося тут же, на столе, приёмника. Округлые бёдра в тесных брючках плавно покачиваются из стороны в сторону, необычайно привлекая моё внимание. И словно вишенка на торте, на пояснице незнакомки завязан пышный бант из завязок фартука. И этот бант то взмывает вверх, то чуть опускается вниз, то просто движется вправо и влево.
Я подаюсь ближе. Девочки слишком заняты своим делом и пока не обращают на меня никакого внимания.
– Ну, смотри, Ксюнька, – говорит незнакомка, от нетерпения активно дрыгая бёдрами. Пышный бант призывно болтается над её пятой точкой, устремляя моё кровообращение от мозга куда-то вниз. – Красиво? Понравится папе?
– Да-а-а! – кричит моя дочь.
От любопытства сводит скулы, и я заглядываю через плечо незнакомки. На столе стоит тарелка уже готового печенья. А на противне перед черноволосой девушкой с голосом, переливающимся колокольчиками, выложены круглые комочки сырого теста, украшенного разноцветными конфетками и солёными крендельками.
Девушка тянется рукой на край стола, где стоит стакан с разбитым яйцом и кондитерской кисточкой. При этом простом действии её ягодичные мышцы напрягаются, а бант взмывает ввысь, и я чувствую, как сердечный ритм даёт сбой. Здорово как дома!
– Очень аппетитно! – вырывается у меня невольно, и она так и застывает.
Торчащий кверху бант еле видно колышется от нескольких глубоких вдохов его хозяйки. Спина медленно выпрямляется.
– Папа! – кричит Ксюша, шмякая половником незнакомке прямо по руке, сжимающей край стола.
– А-ай! – ойкает та, наконец поворачиваясь, и я тону в зелёных омутах её глаз.
Прикрываю на секунду веки, отгоняя наваждение, навязчивое и тягучее. Окидываю незнакомку холодным взглядом и в два шага подхожу к дочери.
Малышка бросается мне на шею, и нет слаще этого мгновения. Никогда не было. Что бы ни происходило в этом грёбанном мире, оно может просто отправиться восвояси, когда эта маленькая девочка рядом со мной.
– Папочка! Наконец-то ты приехал! Я уже заскучалась без тебя.
– Соскучилась, – поправляю машинально. – Скажи-ка мне, Ксюшенька, почему в такое позднее время ты ещё не в кроватке и не видишь десятый сон?
Кажется, зеленоглазка хмыкает за моей спиной, что только раздражает.
– Мы с няней Аней лепки печенье. Красивое. Вкусное. Специально для тебя, папочка. – лепечет дочка.
