Уже минут десять зависают.
Следят за мишками с фанатичностью отъявленных маньяков. И про слона, о котором хором и наперебой жужжали мне всю дорогу, они позабыли.
Надеюсь.
К слону в противоположную часть зоопарка через толпу мам, пап, бабушек и прочих родственников с их ненаглядными чадами я пробираться не хочу.
Да и клетки под открытым небом меня устраивают гораздо больше, чем закрытые помещения. Второй раз мой нос похода к слону не выдержит, так что пусть лучше монстры глазеют на Айну с Умкой.
– Да-ша! Да-ша! Смотри! – Яна оглядывается и нетерпеливо дёргает меня за край расстёгнутой рубашки. – Их кормят!
Возбужденно-радостного блеска в её глазах слишком много, и я, перестав с тоской поглядывать на ларек с водой и мороженым, послушно смотрю на медведей. Их не просто кормят, у них сегодня десерт и развлечение для публики, а потому в бассейны опускают большие кубы льда с вмороженной рыбой.
Девиз дня: добудь, расковыряй и сожри.
Айна за добычей ныряет тут же, поднимает фонтан брызг, а Умка, лениво и презрительно, для начала поднимает голову. Он спал, скрывшись в тени от палящего солнца, и теперь за едой не спешит.
И в воду, пусть и обожает купаться, Умка соваться не торопится.
Подходит неспешно к водоему и добычу пытается подгрести лапой, время от времени с показной брезгливостью отряхивая когти от воды. Всё же он очень комичен, артистичен, и для медведя у него слишком выразительная мимика.
И суслики от этой мимики и действий пищат восторженно, скачут, пытаясь разглядеть всё-всё, и на меня, проверяя, смотрю ли я, оглядываются.
Смотрю.
Белых медведей при нелюбви к зоопарку люблю даже я. Они, правда, классные и, пожалуй, единственные, кто не выглядит несчастным в неволе.
– Даша, гляди… сейчас в воду плюх будет…
Будет.
Ибо по-хитрому с добычей у Умки ничего не выходит. Противный лёд отказывается ловиться, и белый медведь, глубоко вздохнув и поглядев на Айну, что довольно уже поедает рыбу, таки прыгает в воду.
Плывёт…
…и мерзко-довольное, резко-внезапное: «Бу!!!» раздаётся за моей спиной вовремя. Очень вовремя для того, чтобы мой вскрик потонул в детских счастливых воплях.
Песец, чтоб его, полярный.
– Чёрт! – я оборачиваюсь и врезаю аккурат в бок. – Ты идиот?! Нет, Вано, ты совсем идиот?!
Идиот, который же и Иван Максимович, довольно лыбится, сдвигает свои драгоценные авиаторы на золотисто-рыжий чуб.
Гогочет.
– Женщина, не ори, – Вано ухмыляется и, не слушая моего протеста, заграбастывает в свои медвежьи объятья. – И ты что, не рада видеть меня?! Меня не рада видеть?!
– Нет! – я рявкаю и наконец вырываюсь. – Ты чего здесь забыл?
– Так мы гуляем, – Иван Максимович пожимает плечами и улыбается просто до противного радостного. – Гуляем мы, значится, гуляем и вдруг смотрим, ба, наша Дарья Владимировна. И не одна. Познакомишь?
Он предлагает невинно.
И улыбка у Вано слишком искренняя, радостная, и в глазах, светло-серых, кристально чистых, с чистотой перебой.
Нет.
Я их прибью.
Вот сейчас подтвержу свои худшие догадки, выглянув из-за Вано, который мало того, что под два метра в рост вымахал, так ещё и в ширину он, что называется, косая сажень, и прибью.
Точно прибью.
Они ведь почти все здесь…
– В зоопарке вы гуляли случайно? – я, снова скрываясь за спиной Вано и задрав голову, уточняю с издёвкой.
В духе Лаврова.
– Ага, – его улыбка становится во все тридцать два зуба. – Решили зверушек посмотреть, давно не видели.
