— Если ты мне врёшь…
Не даю ему договорить очередную угрозу:
— Мне ничего за это не будет. Не посмеешь! Ты в неадеквате! Распускаешь руки, ходишь по моему дому, будто я тебя сюда звала, будто он твой, причиняешь мне боль, раз за разом обвиняя меня в своих заскоках и психологических травмах. Здесь живёт маленький ребёнок! Здесь живёт моя подруга с мужем! Я… — задыхаюсь, на полном автомате воспроизводя зудящую в черепной коробке мысль, — Я в отношениях. Дело идёт к свадьбе. У тебя самого скоро свадьба. Если ты не уйдёшь, если продолжишь, если хотя бы раз ко мне притронешься… Я добьюсь как минимум запрета на приближение ко мне! Ты зверь! Зверь! Ведёшь себя как животное! Мне ничего не будет, если я тебе солгала хоть в чём-то! НИ-ЧЕ-ГО! Всади я тебе сейчас нож в спину, мне тоже ничего не будет! Я — женщина! Я — человек, а ты — зверь! Ты псих!
— Много текста.
— А правды мало не бывает. Уходи!
Мне не нужны никакое выяснение отношений. Ни к чему работа над ошибками прошлого. За эти годы ничего не изменилось. Зверев стал ещё более худшей версией себя. Конечно, сейчас он не мог вытрахать из меня сомнения, недовольства, выпустить пар, притупить злость, хорошенько пропотев в кровати, да и в других интересных местах, но все эти махания руками, хватки, тиски и давление, уже даже не тревожные звоночки, а набат. Он был груб со мной, был жёстким, но никогда не был настолько жесток! Мне ведь и правда в какой-то момент показалось, что он меня просто придушит, и всё. Пусть я много говорю… Пусть. Это привычка. Меня с подросткового возраста плохо понимали и приходилось свою позицию объяснять, разбирая факты на мельчайшие подробности, но сейчас это не играет никакой роли. Олег не хочет уходить. Что мне остаётся? Тянуть время, пока не приедут Костя с Сашкой и Кирей, уповая на то, что Зверева остудит хотя бы присутствие взрослого крепкого мужчины и маленького ребёнка.
— Какая же ты охуевшая. — выдыхает, останавливаясь передо мной. — Ты о правде вспомнила?
— А я о ней никогда не забывала. — уверенно заявляю.
— Ты же понимаешь, что если это мой ребёнок, то я его у тебя заберу? Не можешь не понимать. С твоим прошлым, мне даже прилагать особых усилий не придётся и тратиться на целую коллегию адвокатов, Настя.
Я не могу парировать сразу же. Меня одолевает грусть и слабость.
Грустно улыбнувшись, я выжидаю какое-то время, а затем произношу спокойным голосом:
— Ты жалок, Олег. Ты даже не запомнил имени ребёнка, которого подозреваешь в родстве с собой, а хочешь его у меня отнять.
— Потому что такая, как ты…
— Нет, Олег, потому что нашёл моё слабое место и хочешь сделать мне больно. Никаких других причин у тебя нет. Ты жалок. Просто жалок. Но хорошо, что ты заговорил о суде и вспомнил, о том, что у нас есть законы. Сконцентрируйся на этом, пожалуйста, и пойми, что без решения суда я и пальцем не пошевелю из-за тебя или ради тебя.
— Что за самомнение? На что ты надеешься? Думаешь, суд оставит ребёнка со шлюхой, а не с родным отцом и его женой?
Женой? Как прекрасно он умеет манипулировать людьми. Как восхитительно то, что он считает всех дерьмом и пустоголовыми.
— То, что я шлюха, тебе нужно будет доказать. Полагаю, сделать это в суде будет гораздо сложнее. Вряд ли там прокатят слова твоей бывшей. А вот с женой… — улыбаюсь, невольно даже хохотнув. — Как там твою невесту зовут, Олежа? Она хотя бы в курсе, что ты теперь зациклился на том, что ребёнок твоей бывшей может оказаться твоим? Ты так уверен, что ради тебя женщина даже станет воспитывать чужого ребёнка? Захочет с ним жить, заботиться о нём, полюбит его… Ты… ты псих, правда.
