Им всего-то что тогда оставалось, так это разве что отбросить все абсурдное и нежизнеспособное, и вот оно, значит, само уже полностью выложено, словно на блюдечке!
А впрочем, кто-нибудь обязательно еще выскажется в том самом смысле, что все это и впрямь могло быть совершенно иначе.
Попросту сами обстоятельства этаким образом более чем неудачно сложились, ну а приобрело бы тогдашнее развитие событий несколько вот иной, куда более позитивный характер, и все, конечно, пошло бы впрямь как по маслу…
Однако тот еще безо всякой тени сомнения гениальный стратег Наполеон привел в своих мемуарах сколь уж весьма примечательную восточную поговорку.
«Как и положено во времена великих событий, сильного зарежут, слабого удавят, а ничтожество сделают своим предводителем», – эту пословицу я услышал в Египте».
А как оно вообще, собственно, могло быть иначе?
Ведь весь этот мир повсюду руководим одними лишь бесами титанических, хищнических амбиций, а для всех тех хоть чего-либо на деле стоящих вполне естественных логических построений места при этом совсем уж нисколько так попросту и не остается.
А потому, как тут ни трудись, до чего пространно указывая перстом в светлое будущее, а все равно его там попросту совершенно нет.
Раз вот добраться до него будет возможно только лишь медленным и крайне осторожным шагом, неизменно смотря, куда ступаешь ногами, а не толкаясь и теснясь, устремившись туда сразу-то всем бездумным кагалом.
А между тем именно к этому и толкает людей сладкоречивая
литературная братия, зачастую вся сплошь состоящая из всяческого безродного рода бородатых мыслителей.
Ну, а еще и всех тех крайне безответственных благожелателей всего рода людского, сколь беспардонно вальяжно вещающих о великом рае изумительно сказочных грядущих благ.
То есть, именно так, значится собственно, тех, что вскоре уж обязательно еще станут попросту общедоступны после совершенно вот неизбежного свержения сколь ненавистной всему народу тирании.
Причем любое высокохудожественное и массово доступное описание, каких-либо событий неизменно придает сил фактически вот всякому общественному процессу и абсолютно не важно, полезному или же вредному.
Однако именно то, что всецело ведет к подлинной деградации общечеловеческих ценностей, неизменно куда явно получше усваивается всем тем человеческим обществом, нежели чем какие бы то ни было сколь извилисто заумные нотации о чем-либо действительно всеблагом и прекрасном.
Эдакие смелые ожидания того-то самого, разве что еще лишь только вот грядущего лучшего бытия зачастую остаются абсолютно неудобоваримыми для отнюдь не всеядных масс простого народа.
Ну, а потому и окажутся они во всем бесполезны в смысле всего того более чем действенного и духовного усовершенствования всего, как он вообще собственно есть, общественного организма.
Зато уж от всего того, что ему крайне нелицеприятно, человек, явно ведь чересчур пресыщенный культурой, благодаря все той же литературе, как и всех тех вполне ведь наглядно создаваемых ею образов, буквально-то сразу открещивается, причем с самой превеликой щенячьей радостью.
И взялось все это вовсе не из воздуха, а появилось оно на свет Божий с тем-то самым необъятно благостным дуновением чересчур так излишне порою слащавой, а также еще и слишком-то наставительно благожелательной литературы.
Скажем так, Лев Толстой вместо того, чтобы боготворить армию как единственно верный оплот державности своей страны, во многих мыслях своих до чего и впрямь безнадежно оптимистически попытался переиначить все существующее мироздание именно эдаким образом, дабы всенепременно воссияла звезда всеобщего счастья и ласковой любви ко всякому ближнему своему.
