Блейз только вздохнул и махнул рукой.
– Да я же рассказывал…
У Джимми загорелись глаза:
– Фею видел? О, тогда я тоже с вами!
Блейз набычился.
– Это не игрушки.
– Разумеется, – Джимми тоже посерьезнел. – Я бы на твоем месте подумал вот о чем – будет ли старому О’Рурку выгодно, если пойдет слух, что пришлый священник упокоивает мертвых, из болот больше никто не вылезает, а, значит, их и охранять так не надо, и стрелки О’Рурковские не так уж и нужны. И не будет ли ему выгодней, если святошеньку черти на болотах скушают. Или он там сам утопнет, от большого энтузиазма.
У Блейза вытянулось лицо.
– Ну, Джимми, зря ты о нем так…
– Зря? – окрысился Джимми. – Мужик сына не пожалел, а тебя, значит, пожалеет?!
Блейз поджал губы и замолчал. Джимми хлопнул его по спине:
– Да не куксись так! Я мешать не буду, просто в сторонке с пушкой постою, на всякий случай. Или что, боишься, раз я в ваши песнопения не верю, не сработает?
Блейз всплеснул руками:
– Джимми, ну, сколько раз объяснять! Это же не магия!
Джимми захохотал.
«Чего хотят мертвые?»
«Того же, что и живые. Только теперь они уже не могут себе об этом лгать».
Эльфин был очень похож на человека, только на человека, наполовину вросшего спиной в камень. Керидвен сидела на земле, упираясь затылком ему в грудь, чувствуя, как ее обнимают каменные руки, горячо и безбольно, ощущая себя мошкой в янтаре.
Ничего нельзя сделать. Значит, ничего не нужно делать. Значит, можно не делать ничего.
Только чувствовать прикосновение, только слышать, как внизу стонет и плещется ледяная вода, как вверху поет огненное колесо, перебирает лепестками, поворачиваясь вокруг оси, исполинская роза, сложенная из ангельских крыльев.
Если это смерть, мелькнуло у Керидвен, то я не хочу ничего, кроме смерти. Никогда не хотела ничего, кроме смерти.
От этой мысли ей стало страшно. Потому что нельзя любить духов больше людей; и нельзя любить смерть больше жизни; и нельзя хотеть оставаться в преисподней, на изнанке, нельзя, нельзя, нельзя – и от каждого «нельзя» внутри разгоралось пламя, все горше и горше, все ярче и ярче, сплавляя ее с этим островом, с этим выбором, с этим сумеречным миром на обратной стороне жизни.
Она прижалась к Эльфину сильнее; каменные руки дрогнули, обнимая ее крепче.
Внизу плеснула вода.
«Кто-нибудь еще приходит сюда? Из твоих… бывших?»
«Они не мои. И они не приходят. Не могут прийти. Это же Аннуин, – он тихо засмеялся. – Здесь можно попасть только туда, где ты действительно хочешь оказаться».
«Я хочу быть здесь. Это значит, что я умерла?»
Она ощутила прикосновение губ к волосам.
«Нет. Совсем нет».
