Пусть даже придется на время прогнуться перед чертовыми Кирсановыми.
Я дала себе обещание — вытерпеть унизительный поступок отца.
Я непременно выйду из бедственного положения победительницей.
— Успокоилась? — насмешливо интересуется блондин.
— Да, — рявкаю я.
— Хорошая девочка, — мерзавец гладит меня по прическе и отстраняется. — Такая Дана мне по душе.
Я разворачиваюсь к нему с ангельской улыбкой, за которой прячу львиный оскал.
«Недолго радоваться придется» — льстиво гляжу на его тщеславную физиономию.
Я возвращаюсь к стулу, расположенному напротив стола с именной табличкой «Роман Орланович Кирсанов»; по бокам с краев сидят Макар и Феликс.
Ныне брутальный бородач с выглядывающими из-под рукавов пиджака татуировками, который до одиннадцати лет промышлял поеданием козявок, широко улыбается, изучая меня. Смотрит через узкие щелочки полуопущенных век, мол: «Как тебе такое, сучка? Мы тебя приструнили!».
Приструнили. Не спорю. Но одна проигранная битва не означает поражение в войне.
Я возьму реванш.
Помогу братьям вспомнить старые добрые времена и погружу их существование в кошмар.
РОМА
— Уверены, что принять ее на работу — хорошая идея? — Феликс встревожен и всем своим видом выказывает сомнения. Насуплено смотрит в сторону двери, в которую минуту назад вышла вертихвостка, виляя бедрами.
— Это лучшая идея, братишка, — Макар хмыкает, выуживая из кармана брюк маленькую красную гадость, затем из другого коробку со стиками. Достает из зарядного устройства держатель и «снабжает» аппарат никотином. — Когда нам еще выпадет ТАКОЙ шанс поквитаться за прошлое, а?
Только успевает поднести айкос к губам, и я рявкаю:
— Просил же не курить здесь.
— Да ладно тебе, — бормочет брат. — Разочек можно.
— Макар, — повторяю с нажимом. — Проваливай за дверь, если собираешься дымить.
Он бормочет что-то о том, какой я зануда, и что шило в заднице иметь приятнее, чем меня в качестве старшего брата.
Старше я на одиннадцать месяцев, что не является существенной разницей, тем не менее, позволяет мне наслаждаться привилегиями высшего звена в нашей скромной возрастной иерархии. Феликс родился на девять позже и редко вступает со мной в спор, в отличие от Макара, который любит бодаться.
Я потираю лоб.
— Я был бы рад стереть эту мерзавку из своей памяти, — откровенничаю с ребятами. — Но... Лаврентий Андреевич никогда прежде не обращался к нам за помощью. Отказать ему было бы скотством.
Этот выдающийся человек впервые попросил от нас о чем-то для себя. Несмотря на детали просьбы, подразумевавшие продолжительный контакт к его ненавистной мне и моим братьям дочерью, я отнесся с уважением и согласился принять Дану на работу... учитывая ее абсолютную, беспросветную тупость в элементарных обязанностях и запредельное ЧСВ.
Почему именно мы? Почему Покровский не пристроил дочурку в свою компанию? Потому что он безмерно ее любит и будет делать ей бесконечные поблажки. А цель его «жестокого», по мнению Даниэлы, урока — проучить и научить ее хорошим манерам.
Наверное, Лаврентию Андреевичу не стоило доверять это хлопотное дело нам, потому что...
Мы забудем о таком понятии, как пощада в адрес Даны.
Потому что, если быть предельно честным, я иду на это, чтобы потешать собственное эго и отомстить.
Месть человека не красит... мстить девушке — дурной тон... Мужчина должен быть снисходителен... Мужчина обязан прощать... Мужчина то, мужчина это... бла-бла-бла.
