— Разочаровываешь, Даночка, — Макар вздыхает. — Будучи самый высокомерной сукой, которую я когда-либо видал за свою жизнь, ты повелась на столь очевидный развод с якобы подставным договором. Ангельская наивность.
Почему... почему я проигрываю им?
— И что дальше? — выдавливаю флегматично.
Моя фальшивая обертка трещит по швам под напором стыда, от которого хочется провалиться сквозь землю, но я должна продержаться и уйти с гордо поднятой головой.
— Подловили меня, — закидываю ногу на ногу, размеренно и громко хлопаю в ладони. — Браво, мальчики. Уволите наконец?
— Нет, — отвечает Рома. — Ты не заслуживаешь снисхождения.
— Папочке моему нажалуетесь? Заставишь, — обращаюсь к Роме, — писать объяснительную? — Толкаю из глубин грудной клетки натужный, ядовитый смех.— Чистосердечно признаюсь, что с радостью воспользовалась шансом подставить вас. И не упущу шанса в будущем, если такой подвернется. Пока я здесь, вам следует надежно защищать тыл и опасаться, что в любой момент в спину кого-то из вас, — обвожу троицу пальцем, — вонзится нож.
— Какая ты дрянь, — скалится в подобии ухмылки Макар, сжимая и разжимая кулаки.
Я подмигиваю ему.
— Мы научим тебя хорошим манерам, Даниэла, — произносит Рома.
Толкается с места и плавно вышагивает в моем направлении. Я не подаю вида, что подвергаюсь боязни, когда он возвышается напротив и опускает ладонь на мое плечо.
— С тобой никто не заговорит лишний раз. Никто не взглянет в твою сторону, не окажет поддержку. Тебя будут избегать, игнорировать существование Даниэлы Покровской. Здесь ты станешь призраком. Никем невидимая, неслышимая... — склоняет голову вбок, лукаво улыбаясь. — Отныне любое твое слово не имеет ни грамма значимости. Слышишь? О том, что ты лживая стерва, узнают абсолютно все в стенах этой компании.
ФЛЕШБЭК
РОМА
Май, 2013 год
Мохин и его свора привозят нас в безлюдную прогалину, залитую теплым солнечным светом. Поблизости журчит ручей, в сочно-зеленых кронах щебечут птицы. От ветра шелестит трава.
Меня и братьев освобождают от черных мешков на головах и выталкивают из машины. Пихают в спину, крича: «Шуруйте!». Мои близкие сдерживают панику за стиснутыми зубами. Как и я.
Нам нельзя быть слабыми, иначе раздавят быстрее, чем мы придумаем, как сбежать. Хотя ярость грызет изнутри ребра, я должен сохранять ясность ума. Насилие в ответ на насилие ничего не прекратит. Мы лишь отхватим сильнее. Неравное распределение физической силы останавливает от радикальных мер. Трое против дюжины… нам априори хана.
Макар не перестает рыпаться, но его больше не бьют, только толкают в плечо и ставят подножки. Лицо моего брата в ссадинах и кровоподтеках. Я хочу размозжить мозги всем, кто посмел причинить ему и Феликсу боль.
Моторы автомобилей не глохнут. Школьники снова заключают нас в центр кольца. Мы жмемся друг к другу — спина к спине. Я концентрирую помутневший от пелены свирепости взор на ухмыляющейся роже Мохина.
— Раздевайтесь, — говорит буднично, как будто просит запасной карандаш.
Совсем поехала крыша.
— Че ты мелешь? — рычит Макар.
— Пасть захлопни, гнида кудрявая, — вынимает из кармана школьного пиджака телефон и наводит на нас. — Раздевайтесь. По-хорошему прошу.
— Вы тут все педики, что ли? — выплевывает брат и немедленно получает взашей кулаком. Падает на колени и скрючивается с протяжными болезненными стонами. Феликс садится рядом с ним и накрывает собой его спину.
