— Какого хера вы творите?! — ору я. С рывком бросаюсь к Мохину, чтобы выбить из рук сраный телефон.
Ясность ума… рассудительность… Они переходят все допустимые границы!
Данил со смехом отскакивает назад. Еще немного, и я бы добрался до него, но меня хватают под локти и тащат обратно. Чужие кулаки врезаются в солнечное сплетение, точно выбивая из легких остатки кислорода.
— Я, между прочим, хочу помочь вашей лузерской тройке, — сообщает Мохин, сверкая издевательской улыбкой. Ходит из стороны в сторону, подбирая ракурс. — Сделаем видос, зальем в сеть, и вы обретете популярность.
— Я тебя убью, — клянусь я.
Мохин хохочет, как больной, хватаясь за живот.
— Ты — чертов нищеброд. Ты и пальцем не посмеешь меня тронуть. Даже если попытаешься кому-нибудь рассказать об этом, — он широко разводит руками, — тебе не поверят. Я позабочусь.
Как же чешутся кулаки начистить этому ублюдку морду. Но он прав. Я, Макар и Феликс сами по себе. За нас никто не вступится. Даже Лаврентий Андреевич. Нет сомнений, что за жестокой проделкой Мохина и его дружков стоит Дана. А она, если постарается, убедит кого угодно в том, во что сама верит.
Но плясать под дудку негодяев я не буду. И мои братья не станут. Я переглядываюсь с ними и вижу одобрение в оскорбленных глазах.
Мы лучше сдохнем, но не прогнемся и не унизимся подобным образом.
— Пошел ты, Мохин, — тычу в него средним пальцем. — Пошли вы все, сволочи.
Осознаю, что мое отречение от роли безропотной цирковой обезьянки не аукнется снисхождением. Я разжигаю в чудовищах нездоровый запал сравнять нас с землей. Они накидываются, словно изголодавшиеся волки на мясо. Срывают одежду, обувь, даже трусы... только и слышится ее треск по швам.
Звери под личинами подростков, будущие отцы. Чему эти уроды смогут научить своих детей? Им нужно дружно взяться за руки и вымереть.
Раздетых до абсолютной наготы и избитых нас оставляют валяться в траве. Подонки рассаживаются по машинам, но не уезжают. Нет. Они съезжают с тропы и начинают кружить вокруг нас в опасной близости, пуская пыль во все лицевые отверстия.
Жмурясь от грязи, я пытаюсь разглядеть, в какой стороне находится речка в надежде, что сумеем добежать до нее и переплыть. Журчание маскируется крикливыми возгласами тупых приматов, визгом шин, ревом альтернативного рока, разрывающего динамики автомобильной стереосистемы.
Ублюдки в восторге от представления, которое учинили.
— Я их прикончу, — натужно шипит Макар. Из его красных глаз сочится влага, а рот искажен в зверином оскале. — Я вас прикончу, твари! — исступленно кричит им и вертится вокруг своей оси.
Мы поквитаемся. Жизнью клянусь.
Но нам нужно пережить этот день.
В конце концов, Мохин и его свора просто уезжают. В неизвестном направлении, с нашей одеждой…
Им плевать, как мы выберемся. Им плевать, что никто из нас понятия не имеет, где находимся: как далеко от ближайшего населенного пункта. Умрем в пути, или доберемся и обратимся за помощью.
12. Глава двенадцатая
ДАНА
Я вновь прикипаю к старой привычке. Дымлю как паровоз. Выжидаю каждую свободную минутку, чтобы сбегать в курилку и подышать никотиновым дымом. Это отвлекает, помогает разгрузить мозг на короткий промежуток времени. Иначе не вывезу пыток Кирсановых.
Папа бесился, когда я курила в прошлом. И я бросила, потому что мне не нравилось, как желтели ногтевые пластины, к тому же появились отдышка и кашель. Но я любила и скучала по ритуалу, с которого начинала каждый день. Чашка американо и сигаретка. Простая эстетика в самозабвенном вреде здоровью.
