О родном - страница 3

Не знаю, как их семья попала в нашу деревню, но они немного выбиваются из общей массы жителей. У них у единственных каменный дом, аж в два этажа. Они держат индюков, пока остальные – уток и гусей. И еда у них другая. Возможно, поэтому дети любили строить догадки вокруг их дома: говорили, что они чертят краской кресты на окнах, чтобы изгонять чертей.

Как и бывает в таких случаях, в детстве мы так и называли тётю Раузу – «татарка». Не с целью оскорбить, просто такой вайб в деревне – придумывать каждому клички. Моего отца, например, прозвали «шкалик», за его любовь к водке и созвучность имени – Ишгали. Дети так и остаются надолго с клеймом родителей: я есть «старшая дочь Ишгали».

Недавно пили чай с сестрёнкой, «третьей дочкой Ишгали», мы смотрели в окно, и увидели, как по улице прошла женщина. Я спрашиваю:

– Кто это был?

– А, это татарка с нижней улицы.

И это меня улыбнуло. Казалось, что её давно уже не называют «татаркой». Как прекрасно, что есть ещё что-то, остающееся таким же, как раньше.

Наше прошлое и настоящее объединяют воспоминания. Переехав в аул с тремястами жителями после десяти лет жизни в большом городе-миллионнике, я закольцовываю свою жизнь. Как и дома в этой истории.

Немного справочной информации:

Байару Такшина

Нам было тогда от 13 до 16 лет. Мы – это танцевальный коллектив «Айас» со звёздным танцем «Дети гор» под диско-песню легендарной Марины Саксаевой. В тот май наш ансамбль собрался в Стамбул…

В республике Алтай мода на дорожные сумки. Знаете, такие часто носят через плечо парни в спортзал. Они бесконечно рвутся от тяжести в самых разных местах, но носятся до полного уничтожения.

На кровати лежала как раз такая новая дорожная сумка. А рядом: новый сценический костюм с сапогами, джинсы, футболки, жёлтый сарафан, кисло-зелёный купальник с юбочкой, юбочка обычная, кеды, панамка, носки. Близилось первое путешествие. В центре кучи первых обновок стояла Байару и слушала первую песню Шуберта из цикла Зимний Путь на стихи Мюллера. Вся трагедия была в том, что Байару обещала руководителю Суркуре Николаевне взять утюг с паром. А он, холодный чугун, отказывался лезть в дорожную сумку!

Загруженная дорожными сумками фиолетовая таблетка школы искусств села Улаган, словно пробка шампанского, которую долго взбалтывали и качали вверх-вниз по алтайским перевалам, вылетела в бескрайние пшеничные поля Барнаула. В машине мы невольно задышали полной грудью: смотреть далеко в горизонт, не натыкаясь на стены-горы, было в новинку. Простиравшееся перед нами жёлтое, вспаханное море и голубое небо выглядели как живые картины Ван Гога.

Мы проехали от дома в сторону запада уже 500 километров – интересно, этого расстояния достаточно, чтобы сообщить Суркуре Николаевне об отсутствии утюга? Она же не заставит водителя повернуть обратно…

Сообщила, истерика, стыд, не повернули, едем дальше.

Так получилось, что мы, участники ансамбля, все жили на одной улице Мира. Все, кроме Аржаны.

Аржана – солистка «Айас», 16-летняя девушка с прекрасным чувством юмора, круглыми щёчками, мягкой и элегантной пластикой в танце. Её мама – врач, поэтому Аржана часто советует мне, как выживать во время месячных, твердит о важности гигиены в этот период, цитирует свою маму. Иметь такую осведомлённую и прогрессивную в «подростковых делах» подругу для меня в то время было очень круто. Но для Аржаны настоящей подругой была Алёна. Им обеим было по 16, а мне 13. Большая разница в школьные годы. Алёна – высокая, тонкая девушка, даже из советской таблетки, привезшей её в аэропорт Барнаула, выходила элегантно, словно принцесса из кареты. Мы все были в обновках: в новых кепках, джинсах, футболках. Наши родители хорошо подготовили нас к поездке заграницу, но Алёна в своей новой одежде выглядит особенно нарядно. Сашка и Витёк кричат Алёне: