Читать онлайн Юлий Фирмик Матерн - О заблуждении языческих религий

Iulius Firmicus Maternus

De errore profanarum religionum

© Цыбенко О. П., перевод, введение, комментарий, 2025

© Издательская группа «Альма Матер», оригинал-макет, оформление, 2025

© Издательство «Альма Матер», 2025

Небольшой трактат с резко полемическим названием «О заблуждении языческих религий» занимает если и не особо значительное, то, во всяком случае, весьма примечательное, яркое место в ряду произведений периода решающей схватки христианской религии с тем множеством современных ей религий, которые объединяют под одним общим названием «язычество», схватки, приходящейся на середину IV в. христианской веры.

Для современного исследования трактат «О заблуждении языческих религий» интересен прежде всего тем, что дает краткий обзор религиозной ситуации, сложившейся ко времени окончательного завершения политической (да и идеологической тоже) истории древнего мира. Каждая из рассматриваемых здесь религий, даже ограничиваясь тем временным отрезком, в котором ее фиксирует, рассматривает интересующий нас трактат, заслуживает отдельного более или менее обширного исследования, что, естественно, не может быть проведено в рамках настоящего издания, поэтому мы сочли целесообразным ограничить наше введение именно введением в собственном смысле слова, то есть подвести читателя к той идеологической ситуации, в которой было создано это произведение, представив тот немаловажный аспект, в котором следует воспринимать этот памятник, так сказать, сам по себе, то есть в культурно-историческом контексте его эпохи[1].

Трактат «О заблуждении языческих религий» появился в период бурной идеологической и политической борьбы двух миров в пределах их двуединого (со)существования – языческого и христианского. Начало этого периода принято символически связывать с Медиоланским (Миланским) эдиктом Константина Великого о веротерпимости 313 г.[2], когда произошла легализация христианства и формально было провозглашено его равноправие с язычеством, хотя решительная поддержка христианства со стороны императорской власти[3] началась только после великого политического и идеологического преобразования – установления единовластия Константина и основания Нового Рима, начало которого относится к 324 г.[4] Конец этого периода, то есть окончательная победа христианства, отмечен (по крайней мере, опять-таки формально) эдиктом Феодосия Великого 392 г. о запрете язычества[5], за которым последовало последнее засвидетельствованное проведение ярчайшего зрелища и символического действа Античности – Олимпийских игр (393 г.).

«Две силы, внутренне чуждые миру классической древности и в своем двуединстве составляющие формообразующий принцип “византинизма”, – императорская власть и христианская вера – возникают почти одновременно. Византийские авторы любили отмечать, что рождение Христа совпало с царствованием Августа», с характерной для него образностью подчеркивал С. С. Аверинцев, подтвердив это замечание, цитатой поэтессы Кассии [6]. В отношении IV в. (особенно его первой половины) можно сказать, что именно в эту эпоху каждая из указанных «двух сил» и получает свое четко оформленное завершение. Императорская власть, пережившая столь яростное сопротивление на исходе республики при Юлии Цезаре и довольно «экзотическое», гибридное оформление при современнике Христа Августе, окончательно выкристаллизовалась на исходе III и в первые годы IV в. при Диоклетиане, когда фактически переходная от республики к империи форма принципата преобразуется в классический доминат, под знаком которого проходит «продлившаяся на тысячелетие история Византии» [7]: princeps, то есть primus inter pares («первый среди равных»), становится dominus «господин, государь» (с его соответствием «Господь» в христианстве).

В эти восемь десятилетий (с 313 или даже с 311 и до 395 г.) и произошла решающая схватка христианства с языческими религиями в рамках единой позднеантичной культуры. В этой схватке христианство не только одержало решительную победу над язычеством, но также утвердилось в форме католического («всеобщего») православия [8] в борьбе с различными христианскими сектами («ересями»).

Только после смерти Константина Великого (337 г.) и вступления на престол его сыновей Константина II, Констанция II и Константа, первых уже христианских императоров [9], христианство переходит в не просто решительное, но даже яростное наступление. Таким образом, мы подошли вплотную едва ли не к самому яркому свидетельству этого яростного наступления, которым и является трактат «О заблуждениях языческих религий» [10].

Введение к тому или иному тексту предполагает прежде всего ответ на триединый вопрос: кто был автором текста, когда был создан текст и в какой культурно-исторической среде или культурно-историческом (в том числе мировоззренческом) контексте он был создан.

Рассмотрев третью (самую существенную) часть этого триединого вопроса, обратимся теперь к его начальной (самой конкретной) части. Ответ на вопрос, кто был автором текста трактата «О заблуждении языческих религий», можно дать если и не исчерпывающий, то вполне удовлетворительный. Единственная рукопись трактата приводит полное имя автора: Юлий Фирмик Матерн (Iulius Firmicus Maternus) с добавлением аббревиатуры VC = V(ir) C(larissimus) «муж преславный», что должно указывать на принадлежность к сенаторскому сословию, тогда как другое произведение того же автора, «Учение» (Mathesis), сообщает имя «Юлий Фирмик Матерн Младший» (Iulius Firmicus Maternus Iunior) или «Юлий Фирмик Матерн Сицилийский» (Iulius Firmicus Maternus Siculus) с тем же уточнением «муж преславный».

Вывод о времени написания трактата представляет материал самого текст: поскольку в трактате неоднократно упоминаются сыновья Констатина Великого, братья-императоры Констанций и Констант [11], terminus post quem – это 343 г. н. э., когда Констант совершил упомянутый в трактате (28, 6) поход на север Британии против пиктов и скоттов, terminus ante quem – 350 г. н. э. – год смерти того же императора Константа.

Вскоре после написания трактата «О заблуждении», в 355 г. оставшийся в живых Констанций, скрепя сердце, назначил соправителем, «цезарем» своего двоюродного брата Юлиана, который станет в 361–363 гг. императором-реставратором языческих верований и войдет в историю с данным ему христианами прозвищем Отступник, что, в свою очередь, вызовет ответную реакцию, создав Юлиану романтический ореол защитника античной культуры в целом. При Юлиане произойдет бурная реакция против наступления христианства. Первостепенную роль в идеологической политике Юлиана сыграют культ Солнца и примыкающий к нему культ Митры, посредством обряда которого Отступник «очистился» от христианства [12].

Однако вскоре Юлиан погибнет в персидском походе, и язычество снова уступит первенство христианству, которое добьется окончательной победы к концу IV в., великого века борьбы верований: эта победа будет отмечена упомянутыми выше эдиктами Феодосия Великого.

Накал идеологической борьбы в трактате «О заблуждении» весьма печальным образом получил отображение в труде Фирмика как литератора. «Как автор “О заблуждении” он чувствует призвание разоблачить языческую религию как козни дьявола и позаботиться об ее искоренении. Это самоощущение здесь превалирует над литературной рефлексией по поводу собственного труда. Он, очевидно, даже и не задумывался над тем, что слова могут убивать, но – печальное первенство! – никто из латинских писателей до него не делал насильственное подавление инакомыслящих своей открытой литературной целью», – констатирует нежелательный для культурного явления экстремизм М. фон Альбрехт [13].

Экстремизм Фирмика тем более примечателен, принимая во внимание бросающийся в глаза мировоззренческий контраст с сохранившимся под именем того же автора более ранним произведением астрологического характера, которое было написано в духе традиционной «языческой» культуры «Учение» [14]. Ведь тот же император Феодосий Великий, наряду с запретом отправления языческих культов, запретит также изучение и преподавание математики и воспринимавшейся в неразрывной связи с ней астрологии, которой посвящено более раннее языческое «Учение» Фирмика [15].

Вопрос о тождестве авторов этих двух трактатов (автор первого христианин, автор второго – язычник) был предметом обсуждений целого ряда исследований вплоть до конца XIX в., когда было убедительно доказано тождество автора апологического трактата автору астрологического трактата, которое считается с тех пор общепризнанным [16].

Однако решение проблемы тождества привело к еще большему обострению проблемы соотношения двух мировоззрений, к тому же весьма антагонистических в эпоху решительной схватки христианства с язычеством. Впрочем, поздняя Античность была эпохой не только борьбы двух мировоззрений, но и сосуществования и даже взаимопроникновения их специфических форм в рамках единой позднеантичной культуры, представляющего особый интерес при взгляде на это явление с дистанции в полтора тысячелетия. Достаточно привести в качестве характерного примера творчество Нонна Панополитанского, автора двух поэм с языческим и христианским сюжетами.

Впрочем, бросающийся в глаза мировоззренческий контраст языческих верований и христианства может быть попросту поверхностным, поскольку наряду с мнением, что Фирмик написал «Учение» в еще «языческий» период своей жизни, то есть принял христианство уже после написания «Учения» [17], высказывалось также мнение, что автор «Учения» был христианином и во время его написания [18]. Во всяком случае, он был знаком как с библейскими, так и с литургическими текстами [19].

Естественно, что неплохая осведомленность Фирмика с «заблуждениями языческих религий» могла быть связана с тем, что он был посвящен в различные языческие мистерии и был последователем митраизма, как полагает Т. Фридрих. Аргументами в пользу такого утверждения якобы должна быть ссылка в трактате «О заблуждении» (5, 2) на «пророка» митраизма (Зороастра?), равно как и тот факт, что астрология должна была основываться на митраизме [20]. Но даже если Фирмик не был посвящен в языческие мистерии, он должен был вращаться в кругу римской аристократии, среди которой лица, причастные к таинствам, по всей вероятности, были. Впрочем, вопрос о том, насколько эти посвященные могли быть информаторами Фирмика, остается только гадательным.

Смена мировоззрения, зафиксированного в астрологическом и в апологетическом трактатах Фирмика Матерна, не столь уж резкая, как могло бы показаться на первый взгляд. Во-первых, как было уже отмечено, несмотря на свой подчеркнутый антиязыческий экстремизм, Фирмик Матерн не был «истинным» христианином ни в смысле искренней христианской этики, ни в смысле теоретического христианского мировоззрения: скорее всего, он был христианином, хотя и «честным», но довольно поверхностным (а потому, возможно, и столь радикально выраженным). Во-вторых, уже ко времени написания «Учения» Фирмик Матерн мог находиться в той или иной степени под влиянием христианства (по крайней мере, был знаком с ним, как показывают языковые влияния на «Учение» со стороны Библии и литургики [21].

Интересную оценку трактату Фирмика как с идеологической, так и с эмоциональной точки зрения дает Ф. Ф. Зелинский: в смысле религиозной ненависти это своего рода Анти-Юлиан. «Те же, кого возмущает эта ненависть, пусть прочитают о взрыве еще большей ненависти с противоположной стороны – книгу ренегата неоплатонизма Фирмика Матерна, который в правление сыновей императора Константина написал свою апологию “О заблуждении языческих религий”. Это – новый Арнобий, может быть, даже еще более непримиримый, чем “прежний”. Он призывает прямо к уничтожению эллинских культов, но именно страстностью своего призыва свидетельствует об их жизненности. Куда делись годы Минуция с их человеколюбием? Впрочем, и эта ожесточенность тоже стала уже прошлым. Сегодня, читая Матерна, мы скорее благодарны ему за сведения, которые он сообщает о ненавистных ему культах»