— Я обещала себя медведю. На мне его брачные метки. И Яворский взбесился.
Шеба раскрыла свои огромные голубые глаза и прикрыла рот ладонью. Вот зачем я сказала?
— Вот черт, — выдохнула она в стенку шкафа и, кажется, даже лбом по нему стукнула, судя по звуку. Но мне облегчения это не принесло, как и прежде. Даже хуже стало.
— Забей, — вылезла я с полки с бельем и направилась к кровати. — Разберусь.
— Ром, но почему медведь?
— Он меня спас, — хмурилась я. Нужны были еще джинсы с футболкой, но у шкафа все еще тряслась саламандра. — Так вышло.
— С тобой ночью что-то плохое случилось, да? — проследила она мое возвращение к полке.
— Много всего. Я чуть не умерла. Потом еще раз…
— Эта работа не для тебя! — решительно стукнула она ладонью.
— Хватит избивать мой шкаф! — взвилась я.
— А теперь-то что? — задала она главный вопрос, не отставая. — Черт! Мне кажется, только Саныч нормальный! Остальные оборотни с придурью! Ты прости, но даже Яворский…
— Мне-то что? — раздраженно перебила ее.
— Слушай, я видела, что ты к нему не пылаешь, — уселась она на кровать. — И бесит, что ему на это плевать! Вот хочу и все.
— Я давала повод, — выдавила я.
Разговор начинал утомлять. Даже Воркуша уже занервничала — давно не было такого скопления двуногих на ее территории. Крыса скакала по кровати с одной подушки на другую, тревожно попискивая.
— Вот только нассы! — буркнула я на нее.
— Да не ссу я, — сосредоточенно отозвалась Шеба. — И тебе не советую. Дикарь этот Яворский! Так орать рано утром на весь приют! А ты ведь жизнь спасала…
— Шеб, хватит! Я не могу так больше! — повысила я голос. — Мне на работу. У меня голова болит…
Саламандра закрыла рот и захлопала глазами, но парализовало ее не надолго:
— А что медведь?
— Не знаю! — зарычала я. — Я сбежала от него! Наставила на него пушку, украла его джип и смылась…
С каждым моим словом Шеба раскрывала глаза все сильней и в конце вообще перестала дышать.
— Ром, ну это же ужас… — просипела она на вдохе.
— Моя жизнь последние сутки — сплошной ужас! — рявкнула я и, рывком натянув футболку, вылетела из комнаты.
***
До поселения своих я добрался спустя три часа и полпачки сигарет. Не спешил. Разговор будет не из легких… Если не самым тяжелым. Это если вообще будет. Зная отца…
Когда остатки асфальта обернулись гравийкой, я выкинул последнюю сигарету, прокурившись насквозь. Это отобьет чуждый запах надежно. Но не скроет того, что я хотел себя прокурить с ног до головы. Плевать. Давно стало плевать. С того самого дня, как меня вывалили на крыльцо дома в лесу и бросили в повязках.
Вскоре дорогу перегородили деревянные ворота, и я нетерпеливо нажал на сигнал. Охрана скривила морду, рассмотрев меня за рулем, но ворота открылись. Привычные запахи, хруст гравия под колесами, шелест осин над головой — все это казалось таким обыденным раньше… а после — предательски-равнодушным. Сколько раз я возвращался домой, не думая, что это все меня однажды не встретит… Понятно, что родное логово от меня никогда не отказывалось — отказалась семья. Но теперь пришло время громко возразить.
Я свернул по аккуратной дороге и направился вверх к холму, на котором стоял дом отца. Уверен, ему уже доложили о моем явлении. Но ворот он не открыл. А я не стал делать вид, что мне это больно надо — бросил машину под забором и толкнул калитку.
Двор не изменился за эти пять лет. И я был рад увидеть его самого любимого обитателя — свою бабку Нинор. Она сидела на ступеньках вся в черных одеждах и напоминала ворону с курительной трубкой, затягивая двор привычным дымным туманом.
