— Хочешь мне это показать?
— Самое глупое, что вы двое можете сейчас сделать — это поцапаться, — философски заметила Нинор, а я стиснул зубы.
Не допускалось такого поведения при ней, но отцу было плевать.
— Дай мне забрать мою женщину, — снизошел я до просьбы.
— А кто ты, Дар? — не стал сбавлять скорости он. — Мой наследник? Нет. Кто ты мне, чтобы я тебя слушал? Граф у всех уже сидит поперек горла, и я положу этому конец. И любому, кто встанет на пути…
А Ромашка встанет. Ее поставит сам граф. Он для этого устроил ее в отдел расследований — чтобы прикрывала в случае чего.
— Я еще считаю себя твоим сыном, — спокойно возразил я.
— Ты, конечно, можешь считать… Но спасать твою подстилку я не буду.
Я сам не понял, как впечатал его в стенку крыльца. Окна задрожали от нашего обоюдного рычания, и как Нинор удалось нас перекричать — непонятно.
— Я знаю, что этому плевать, но не тебе, Дар! — оказалась она не пойми как рядом, сверкая на нас черными глазами. — Никогда еще мне не выказывали такого неуважения, чтобы на моих глазах своих родителей душить!
— Только тронь ее, — посмотрел я в злые глаза отца. — Младшая дочь Гданьского — моя избранная, тебе понятно?!
Я опустил руки и сделал шаг назад. И, не дожидаясь его ответа, кивнул Нинор и направился прочь.
Он не посмеет ничего сделать с Ромалией. Оставалось только решить самому, сколько я еще дам ей свободы. Потому что когда придет время закрыть все двери и окна… она будет против.
***
Я заглушила мотор, еле втиснув мотоцикл между тачками, набитыми на парковке у здания отдела. Как обычно. После леса столичный воздух кружил голову обилием запахов и технических выхлопов. Можно было бы заехать во двор, где поставить мотоцикл проще… но я не могла заставить себя втащить свою «метлу» в стойло. А вдруг понадобится «лететь»? Мало ли чем закончится мой отчет.
С самых ступеней меня неизменно придавливало к полу концентрацией тестостерона и мужского шовинизма. Хотелось прижаться к стенке, слиться с рельефом и скользнуть к шефу по плинтусу. Но я слишком выделялась на общем фоне.
— Гданьская, привет, — выцепил меня взглядом дежурный у стойки. — Ты сегодня рано. Что-то случилось на патруле?
В этот момент сзади промаршировала толпа оперативников, на ходу чиркая зажигалками и, не дожидаясь, затягивая проходную едким сигаретным дымом и громкими обсуждениями дежурства.
— Шеф у себя? — скривилась я.
— Да вроде, — махнул неодобрительно дежурный в коридор, и я под дымной завесой просочилась внутрь.
Дверь в кабинет шефа светилась в конце коридора, но не обещала ничего светлого. Давид Глебович Горький снова орал благим матом на кого-то так, что у меня под ногами пол дрожал. Но показаться руководству было необходимо. Зря я, что ли, шеей рисковала?
Завидев меня в дверях, шеф кивнул на диван у окна и продолжил сотрясать прокуренный воздух кабинета, от чего в нем совсем становилось невыносимо дышать. Кажется, сегодня была какая-то особенная ночь — никто не выспался. Горький теребил мятый галстук, расхаживая перед столом туда-сюда, и тер заросший седой щетиной подбородок:
— …Понятно. Тогда отчет по вскрытию сразу мне. Услышал? До связи.
У меня всегда от его голоса начинали неметь уши, уж не знаю почему. Ему по человеческим меркам можно было дать лет сорок пять. Хорошие сорок пять, а не те, что из офисов выплывают на обеденный перерыв…
— Ромалия, что у тебя? — тяжело опустился на край стола Давид Глебович.
