– С твоим мастерством, тебе они не конкуренты, – Катанский выдвинул пешку к центру доски.
– Надо форму поддерживать. Вот вариант Сицилианской защиты изучил, – Борис ответил пешкой со своей стороны.
– Ты – молодец. А я вот всё по наитию играю, – Катанский выводил коня, – памяти не хватает теорию запоминать.
– Да у тебя всё равно неплохо получается.
– Все уже примирились, что ты опять нас обыграешь. Харабковский теперь и участвовать, наверное, не будет, – Катанский усмехнулся, – помню, как он аж побелел, когда в начале турнира тебе обе партии так быстро проиграл.
– Странно, он ведь дебют правильно разыграл. К тому же редкий дебют – «итальянская партия», называется, – Борис поморщил лоб, вспоминая. – А потом растерялся что–ли, слабо играл. И в самом конце, зачем–то отчаянно сопротивлялся, когда и так было ясно, что всё проиграно.
Катанский переместил по диагонали слона.
– Нахватался вершков… Дебюты запомнить – для этого только память нужна, а играть – это… – Катанский мелко подёргал подбородком, – не каждому дано. Я считаю, что для моего уровня игры, какое начало не выбери, всё можно в процессе игры исправить, фигур много, вариантов огромное количество, даже если и ошибки будут. Катанский призадумался. Борис пошёл на размен слонов.
– А в конце игры, в эндшпиле, – Катанский продолжил рассуждать, – уже более–менее ситуация предсказуемая, там сразу видно… всё предрешено, если уж проигрываешь, чего ж дёргаться? где ресурсы брать? вопрос только, как долго продержишься. Поэтому всё надо делать, когда есть возможности… получается где–то в середине игры.
– Всё равно я удивился, чего он так долго не сдавался.
– У начальников есть такая черта: не показывать что в чём–то не разбираешься и не подавать вида, что дела идут плохо. Вроде, как надежда на чудо… ну вдруг что–нибудь случится и тебе нужно будет срочно уйти… Тогда, получается, что он не проиграл.
– Но ведь все видят ситуацию на доске? – Борис пожал плечами.
– Да, Борис, не понять тебе… ты другой. – Катанский скривился. – Похоже, у меня не очень позиция.
10
– Ну, где наш доблестный генерал Нобиле? – Гольцман недовольно обвёл взглядом сидевших перед ним подчинённых, посмотрел на дверь. – Ему с Кузнецкого до сюда пару улочек перейти. Прямо неуважение какое–то к начальнику Аэрофлота!
– Ещё три минуты, он обычно старается подгадать точно, – проговорил Фельдман, не поднимая глаз. Следом буркнул: – Это мне с Долгопрудной ехать два часа, поэтому здесь пораньше.
– Так и не провели на Долгопрудную телефонную связь? – Гольцман порылся в бумагах на своём столе..
– Нет. Гонцов приходится гонять… А если что–то срочное узнать… так… – Фельдман махнул рукой.
– Небось специально тянешь с телефоном, чтобы только по важным делам тебя гонцами вытаскивали? – непонятно, подшучивал Гольцман или укорял. Пелена табачного дыма перед его лицом не давала Фельдману возможности определиться.
Дверь в большой кабинет начальника Аэрофлота распахнулась решительнее, чем обычно здесь было принято, и на пороге появился Нобиле. Высокий, в идеально подогнанной форме итальянских «королевских» военно–воздушных сил. Остановился. Подтянул подбородок и ломано произнёс, по–русски: «Приятного утра!» Дождавшись жеста Гольцмана куда присесть, устремился к длинному, из красного дерева, столу, по обе стороны которого уже сидело несколько десятков человек. Серой тенью за Нобиле последовала Мария Андреевна.
