Амалия сразу привлекла Сатира независимой и раскрепощённой манерой самоподачи, которая, впрочем, не переходили у неё в слепой эгоизм и развязность. Она тонко чувствовала того, с кем разговаривала и, точно любопытный ребёнок, проверяла границы дозволенного. Ей нравилось провоцировать мужчину на действие и наблюдать за тем, как он его совершит…
– Смотри, голубь запутался в пакете и не может взлететь, – быстро проговорила Амалия, указывая пальцем в сторону тротуара.
– И что мы должны сделать?
– Как что?! Остановиться и спасти, конечно же.
– Ты серьёзно хочешь, чтобы я спас голубя?
– Если не спасёшь, то я выхожу из машины и вызываю такси.
– Ладно, я понял. Попробую ему помочь.
– Ты обязательно должен ему помочь, слышишь?!
– Хорошо, не волнуйся ты так. Где там наш бедняга…
– Вон там, возле светофора…
– Только бы поймать, а уж плёнка как-нибудь снимется.
Голубь дался не сразу, но Сатир всё же настиг его возле мусорного бачка и аккуратно избавил от коварного полиэтилена. Свободная птица ринулась в небо, а наблюдавшая за операцией спасения Амалия запищала от восторга и послала Сатиру множество воздушных поцелуев. Вот этих непосредственных эмоций, этого женского драматизма, побуждающего мужчину совершать подвиги, ему и не хватало в союзе с умиротворённой Евой. В то же время, он понимал, что ни при каких обстоятельствах не уйдёт из семьи, не оставит своих чудесных детей расти на обломках воспоминаний о счастливой жизни.
Когда Каровский снова сел за руль, Амалия посмотрела на него так, будто он совершил полёт в космос без подготовки. Сатирово мужское самолюбие ликовало. Он вновь почувствовал запах весны, любви и приключений. «Opel» повёз их в юго-западную часть города, где стояли виллы, построенные в прошлом и позапрошлом веках. Здесь жили респектабельные люди, добывшие материальную независимость в бурные перестроечные годы, а теперь спокойно умножавшие свои капиталы за счёт малых и средних бизнесов.
– Вот здесь мы с дочерью и проживаем, – указала Амалия пальцем на двухэтажный особняк с салатовыми стенами и коричневыми рамами больших окон.
– Это подарок?
– Это отступные моего первого мужа. Отдал нам с дочкой свою хибару, а сам переехал к любовнице в другой город.
– Какой у него бизнес?
– Автозапчасти и ещё что-то. Я никогда особо не вникала в его дела. Да и сам он старался говорить о работе поменьше. Ты зайдёшь?
– Если можно.
– Дочь сейчас на йоге, а потом зависнет в своей эзотерической тусовке, так что три часа у нас есть.
– Думаю, нам хватит.
– И я так думаю…
Амалия открыла калитку и провела Сатира ко входу в особняк, двери которого были выполнены из тёмного дерева с металлическим орнаментом. На первом этаже, условно поделённом на кухню и гостиную, они оставили покупки и обувь, чтобы подняться на второй этаж и оказаться в просторной спальне хозяйки дома
– Располагайся. Я принесу нам кофе и немного виски. Ты не против?
– Нет. Пока мне всё нравится.
– Отлично. Тогда жди, я скоро появлюсь.
Сатир развалился в широком кресле, закинув ногу на ногу, и стал рассматривать интерьер. Ему сразу бросились в глаза приметы азиатского стиля. Стены были покрыты обоями с изображениями японских гравюр, на элегантном трюмо стояла ваза в виде дракона, а в противоположном от двери углу расположилась ширма из тонкой материи, украшенной витиеватым орнаментом из золотых листьев. Широкая кровать, занимавшая третью часть спальни, почти касалась своим основанием пола и была не застелена. На красной прикроватной тумбочке лежала маска для сна и стояли электронные часы в виде пирамиды с навершием из горного хрусталя.
