Он даже не обернулся, но Ладимира уже ощутила на себе цепкий, с прищуром, пронизывающий насквозь взгляд, которой хорошо отпечатался в её памяти, ещё когда она пришла к нему в клеть оказать помощь. Полоснул её хищным, звериным взором с толикой насмешливости и непрощения, будто она перед ним провинилась одним лишь своим присутствием. Не подпустит к себе близко, такой, как он, не знает, что такое сострадание и жалость. А ночью, когда попыталась вырваться из оков, взгляд тогда его сделался бешенным, и лютовала в нём самая холодная зима.
Ладимира вздрогнула. Это княжеский сын, и для него она — всего лишь серость, а простой народ — жуки, которые копаются в земле да навозе. Какое ему дело до неё, до её боли и потери, на что рассчитывала, когда пыталась подстелиться под него? Надеялась получить согласие. Да ему плевать на неё и на её беды! С чего вообще взяла, что он посмотрит на деревенскую простушку? Лицо её залило горячей волной, а внутри сгустилась тьма, разверзлась огненным жерлом безысходность, и так скверно и стыдно сотворилось на душе, что в пору сквозь землю проваливаться.
— Пей, а то остынет.
Ладимира вздрогнула, повернулась к костру. Никрас всё ещё был рядом и верно наблюдал, как она только что пялилась на доловского княжича. Девка опустила ресницы, пряча взгляд, но тут же встрепенулась. Довольно раскисать, хотя в той топи, в которой она оказалась, дно уже было близко. Она через силу подняла чарку к губам, делая глоток, глядя поверх посудины на Никраса. Невольно закралась мысль — не узнали ли другие о её похождении? Но кметю не было до неё дела, щерясь от клубов дыма, что валил ему в лицо, он ворошил угли палкой, чтобы костёр разгорелся жарче. Зажимая в другой руке плошку, мужчина делал глотки между делом.
Похоже, княжич с дружинниками решили сразу отделиться, и в скором времени она вместе с приставленным сопровождающим отправится восвояси, а воины продолжат путь в Орушь.
— Что же, из родичей никто не пошёл с тобой? — спросил Никрас, мельком посмотрев на путницу.
— Отец погиб позавчера.
— А… — сделал он ещё глоток спокойно, не торопясь, — вон оно что… А братья есть?
Ладимира мотнула головой. Все девки в роду. Матери не стало, как последнюю родила.
Ладимира погрузилась в воспоминания. Мать она плохо помнила, тогда ей-то всего три весны от роду было. А вот старшей сестре, Найде, уже десять сравнялось, она и стала хозяйкой, помощницей отцу, и за младшими сёстрами присматривала. Золину нянчила, кормила козьим молоком, пеленала, всюду с собой таскала. Заботилась обо всех… Потому повзрослела она раньше срока, вышла замуж тоже раньше и осталась вдовой самая первая. И теперь в чужих руках.
Ладимира вдохнула и поёжилась от прокатившегося по плечам озноба.
«И в чём Найда провинилась перед богами, за что такая участь?» — разрывалось всё внутри от несправедливости и непонимания.
Уронила взгляд вниз, поджимая губы, испытывая неумолимую горечь. Руки все в царапинах. Она повернула ладонью к себе — кожа разодрана, попыталась сжать — больно. И вообще вся она была ныне разбитой, саднило горло, скребло горячее варево нёбо, а голова раскалывалась. И теперь весь её замысел казался непосильной ношей, обрушившейся на её хрупкие девичьи плечи. Наблюдая, как Никрас собирает тёплые вещи, она поторопилась допить угощение.
Переговоры дружинников ещё не прекратились. Ладимира, оставив плошку, коснулась волос. Растрёпанные. Только теперь заняли её мысли, как жалко выглядит она в глазах княжеских кметей. Свернув волосы, она сунула их под шапку. В подстилке из шкур отыскала и суму, а постель скатала, отряхнув от снега — её бы вернуть. Попыталась поднять, но связка тут же была перехвачена.
