– Не живется ему спокойно… – покачал головой Эму. – Когда мы вылетали осматривать Предгорное озеро и оказались в зоне пеленга, мне по радио сообщили, что наш начальник медотсека получил легкое ножевое ранение. И у меня нет сомнений в том, кто его нанес.
– Видишь, мои ребята себя в обиду не дадут! – Грабовски повеселел еще больше.
– И это для твоих разгильдяев опаснее всего, – спокойно заключил Уди. – В чужом городе сидел бы да не высовывался. А не то доиграется.
– Ну и пусть, – пожал плечами Милош. – Я сторонник естественного пути развития личности.
– Удивляешь ты меня, – Эму ткнул пальцем в сторону своего коллеги. – Мы же с тобой и нужны для коррекции их поведения. Мы устанавливаем нормы. От кого, как не от нас, зависит то, каким будет это общество?
– Думаешь, я не думал об этом? – придать лицу Грабовски серьезное выражение мешал пластырь на носу. – Не забывай, что я изучал все то же самое и проходил те же тесты, что и ты. И я могу сказать тебе, что люди даже с очень жесткими установками и безупречной системой правил никогда не будут на сто процентов следовать им, пока лично не проверят, насколько справедливы условия, которые ты им задал… или хотя бы насколько свободно можно существовать в этих условиях.
Неожиданно заводскому инструктору возразила Сандра:
– Мне было сказано, что убивать людей плохо и что, если выстрелить человеку в голову, он умрет. Почему-то я не хочу проверять, насколько свободно я могу существовать в этих условиях. Даже на тебе.
Уди, который всегда приходил в восторг, когда во время дискуссий кто-то из молодежи ставил Милоша в неловкие ситуации, с хохотом повалился на спину, продемонстрировав всем редкие крупные зубы.
– Ах, спасибо тебе, дорогой друг! – прыснул Грабовски. – Мы говорим немного не о том. Конечно, можно поставить жесткие запреты и дать железные директивы, но я убежден в том, что выводы, сделанные на собственном опыте, гораздо ценнее.
– Ух! … Кхе! – Старик вытер выступившие от смеха слезы. – Ты болван, Пиноккио! Для иных вещей нужен опыт многих поколений, чтобы передавать его от родителя к чаду. А у этих даже инстинктов врожденных нет. Вспомни, как они поначалу падали и ладошки не выставляли, чтоб не расшибиться! Ты им вместо родителя, вот и передавай!
Повернувшись к остальным спиной, Милош принялся с гордым видом созерцать солнечные лучи, словно воткнутые в лес кем-то сверху.
– Я не родитель, а серьезный ученый. И пара чьих-то синяков не может изменить мое научное мнение!..
– Эй, ученый! – крикнул Эму, аккуратно швыряя обглоданную кость в специально отведенный для объедков угол. – У нас не расходные материалы для твоих экспериментов, а живые люди. Целая цивилизация.
– Не болтайте ерунды! – громко перебил инструкторов старый пилот. – Вы не ученые, а прислуга. И все мы – лишь товар и не более.
С минуту все молчали, соображая, что ему ответить.
– Наш полет, наша высадка, – продолжал старик, – это все не просто так. Эти корабли со всей отделкой, этот генофонд, компьютеры, оборудование, да хотя бы просто расчет траектории, наверняка обошлись недешево! Готов поспорить, что если кто-то так крупно вложился, то, определенно, рассчитывает на этом неплохо заработать. И я бы очень хотел своими глазами посмотреть на этого человека и лично задать ему пару вопросов.
– Ты хочешь сказать, что нас кто-то купил и собирается с большой выгодой продать? – юноша со шрамом медленно и тяжело начал вникать в его слова.
