– Патрик…
– Простите… что? – я застыл. Первое недоумение уступило место гневу.
– Так вас назвали родители, хотя мама была против этого имени.
Если бы я сейчас читал книгу, то последовало бы описание незнакомца с проницательным взглядом и синими глазами без дна, словно из камня высеченными чертами лица. И все в нем, каждая мелочь, выдавали бы волю, силу и решительность.
Только не в этот раз. Я осознал, что не могу вспомнить решительно ничего из его облика, будто его и не было вовсе. Если бы я смотрел сейчас фильм, то, скорее всего, заиграла бы музыка, как в тех триллерах, когда героя ждёт западня. Музыка, по первым аккордам которой ясно считывается механизм человеческого страха.
– Это розыгрыш? Вы от кого? Что это за шутки такие… странные?!
– Столько вопросов, Патрик, и все мимо цели. Подумайте ещё раз и спросите что-нибудь более подходящее ситуации. Не каждый день, знаете ли, удаётся шагнуть в сферу сверхъестественного. – И тихо продолжил: – Для папы вообще беременность супруги стала полной неожиданностью. Вследствие чего возникли подозрения в неверности, скандалы… И вы, соответственно, ещё будучи во чреве приобрели очень едкий дух отверженности из-за решения родителей сделать аборт. Бессонные ночи в тихой гавани слез, развод. Право же, дорогой мой друг, ваше появление на свет было нежелательным. И дальнейшее отношение к вам предсказуемо. Так бывает, к сожалению…
Вспомни, говорит, себя маленького – что-то тянется оттуда. А не было меня маленького, не было детства, не было фотографий возле фонтана и в костюме медвежонка с дурацкими мохнатыми ушами, сделанными из старой шапки и папье-маше. Не было праздников и их ожидания, не было поездок к морю и семейных торжеств.
Не было ничего. Был только кролик. И стремительный побег из детства начался с него. Это был мой личный кролик с белоснежной шубкой, такой гладкой и приятной, что я гладил его, почти не переставая. Тщательно затонированное от любви фермерское детство выплескивалось всевозможными эмоциями на эту божью тварь. Радость, любовь и маленькое счастье.
Патрик отметил свое первое десятилетие.
– Где этот маленький засранец?! Патрик! Сюда иди! Быстро!
Голос отца пропитан неимоверной злостью. Он разламывает тишину утреннего дома надвое. Заспанный Патрик шлепает босыми ногами вниз по лестнице. Тяжелая рука отца отрывает его от пола и швыряет в угол столовой, дает подзатыльник и бьет по лицу наотмашь.
В глазах Патрика темнеет, он чувствует соленый привкус обиды пополам с беспомощным горем. Патрик ранен и убит. Как в той игре с соседским Лу, где они по клеточкам топили корабли.
Патрик взял папин клей и не закрыл его. Клей, который отец делает сам из пластмассы и ацетона с добавлением жгучего перца и ещё какого-то непонятного порошка.
Патрик изгнан. Патрик залезает на чердак зализывать раны. «Один ты у меня остался», – искренне говорит Патрик своему кролю. Кроль преданно смотрит. Кроль знает, что ему дадут вкусное, его будут гладить…
– Патрик, побежали на насыпь плавить свинец!
Патрик бежит с соседским Луи плавить свинец на насыпь. Они делают маленькие пули для самострела и стреляют в грохочущий мимо товарняк. Им весело. Они проводят вместе свободное от домашних обязанностей время.
– Патрик, полезли на небо!
И они бегут к водонапорной башне. Преодолевая страх, лезут по шаткой лестнице наверх, туда, где открывается чудесный вид на окрестности. Оба подолгу лежат и смотрят, как причудливо трансформируются облака, наперегонки придумывают для них имена. Иногда берут уголь и рисуют на кирпичной стене наивные рисунки: выдуманные летательные аппараты или космические корабли.
