Сын тоже, кажется, со вниманием изучал отца. Что-то про себя решил? Сухопарый старик, раньше срока постаревший, но ещё крепкий, не утративший прежней офицерской выправки, которую так старались сломать, умные, цепкие, подозрительные глаза на худом, смуглом, изборождённом морщинами лице, волосы с сильной проседью, плотно сжатые губы со скорбными складками в уголках…
Какое-то время жили вместе. Но и совместный быт не сближал. Жили вместе, но каждый сам по себе, стараясь не мешать друг другу. Иногда Георгия Петровича посещало тёплое чувство к сыну, хотелось сказать ему что-то доброе, даже прижать по-русски к сердцу, но слов не находилось, да и не была такая демонстрация чувств в духе старого офицера. Однажды, измучавшись изменами и унижениями, он наглухо запер свою душу, не желая никого пускать в неё, и боялся открыть её вновь. Выросший без родителей сын также не стремился сократить дистанции между собой и отцом, может быть, считая, что первый шаг должен сделать он, и обижаясь, что этого шага не последовало. Таким образом, перегородка, разделяющая отца и сына, так и не была разрушена.
Иногда последний спрашивал о матери, о прошлом, но Георгий Петрович не любил таких разговоров и вскоре прекращал их, отделываясь сухими ответами: слишком болезненными были эти воспоминания. Но разве понять было молодому, пусть и имевшему нелёгкое детство, человеку эту боль? Ему казалось, что отец просто не хочет разговаривать с ним, тяготиться им. А Георгий Петрович думал, между тем, что зря разрешил сыну приехать. Ведь ему надо устраивать жизнь, учиться, работать, делать карьеру… А такой отец может всё испортить одним лишь фактом своего существования. А уж житьё с ним в одном доме… Правда, говорят, что теперь другие времена, но старик не верил этому. Времена не могут быть другими, раз идеи те же, люди те же… И нет гарантии, что завтра снова не зашныряют по улицам воронки, собирая по ночам свою страшную жатву…
…В дверь раздался негромкий стук. Нюра что-то забыла? Кто бы это мог быть? Георгий Петрович потушил папиросу и пошёл открывать. На пороге стояла смуглая, темноволосая девчушка:
– Здравствуйте… Я Настя… – представилась.
Внучка, значит… Да, да, она. Видел её несколько раз на улице, но виду не показывал, не заговаривал. Принцип…
Когда сын объявил, что собирается жениться, Георгий Петрович пришёл в ярость. Невеста не понравилась ему сразу. Старая дева, даже старше будущего мужа! Ни образования, ни внешности, а гонору хоть отбавляй, манерность-то какая, апломб! И откуда она понабралась этого?! Отец её в городе шишка, так и что ж из того? Слова в простоте не скажет! В выражениях Георгий Петрович не постеснялся, лихо отвесив желчные определения будущей невестке и собственному сыну, присовокупив и угрозу:
– Если женишься на ней, так я тебя не знаю!
Гордый старик не учёл, что сын унаследовал от него не только внешность, но и фамильные качества: сдержанность, гордость и принципиальность. Что решено, то решено – не разрубишь. Принцип нашёл на принцип, гордость на гордость.
– Очень хорошо, – прозвучал ответ. – Значит, мы с тобой не знакомы. Прощай!
В тот же день сын съехал. Вскоре он женился на своей избраннице. Георгий Петрович считал, что сделал сын это назло ему, и укорял себя за недостаток такта, излишнюю резкость, которая подстегнула молодого строптивца к глупому шагу, в котором он непременно раскается со временем, и которого могло бы не быть, если бы не сдуру выдвинутый ультиматум…
