– Франц, у меня нет сил сдерживать себя от самоуправства Гудериана. Он растащил свои танки по русским ухабам, оторвался от пехоты, и русские жгут его бронированные дивизии.
– Мне не нравятся выходки танкового генерала, как и вам, дорогой Фёдор, я пытался повлиять напрямую…
– Бесполезно, Гудериан взял неподобающий тон, который я ни в коем случае не могу терпеть. Более того, он через мою голову общается с фюрером и в отрыве от моих расчётов оба решают вопросы как авантюристы. За ними стоят провалы в наступлении, чем успевают воспользоваться русские и атакуют нас даже с запада.
– Да, это неслыханная наглость. Я буду по этому поводу говорить с главкомом и фюрером. Успокойтесь, Гудериана поставим на место.
Радужное настроение у начальника штаба унесло холодным ветром с Восточного фронта, рожденного крепнущим сопротивлением Сталина и неоднократным плачем фон Бока, что с прежними силами ему нельзя будет долго обороняться. От слова «обороняться» у фюрера аллергия и патологическая ярость. А завтра ему докладывать о развитии наступления в центре. Франц опрокинул стоящего на столе оловянного солдатика, задумался, затем взял ручку и записал в дневник:
«Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека. Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т. п. в плен сдаются немногие. Часть русских сражается, пока их не убьют, другие бегут, сбрасывают с себя форменное обмундирование и пытаются выйти из окружения под видом крестьян».
В кабинет энергично вошёл шеф имперской пропаганды Геббельс, идеолог фашизма. Его сухощавая фигура, казалось Гальдеру, значительно усохла за последний напряженный месяц войны. Геббельс вскинул правую руку в приветствии.
– Хайль Гитлер!
– Хайль, – ответил Гальдер, вставая. – Что привело, Иозеф, вас ко мне в столь поздний час?
– Меня волнует стабилизация фронта на Смоленщине. Я слышал, что у вас есть сравнение потерь в годы двух мировых войн. И коль солдаты фюрера на высоте, я заверну факты в красочную обложку и подниму боевой дух наступающих.
– Не скрою, есть.
– Так дайте мне их, и они заиграют лучами победы!
– Если вам угодно. За первые два года Первой мировой войны потери ранеными составили в восемь раз больше, чем за период с первого дня нашей кампании, то есть с 1939 года по конец июля сорок первого. Убитыми – в четыре с половиной, без вести пропавшими – в двенадцать раз больше.
– У вас, дорогой Франц, есть подробная расшифровка?
– Вот в дневнике. Я прикажу распечатать их для вас.
– Каковы потери на сегодняшний день? Они уменьшаются? – наивно задал вопрос Геббельс.
– К сожалению, вынужден огорчить: возрастают и приближаются к полумиллиону.
– Русские осатанели! Это численность армии Наполеона!
– Упорство русских, я бы сказал, фанатическое. Но не только, дорогой Иозеф, они быстро перехватывают нашу науку воевать.
– И все же мы им устраиваем горячие котлы! – Геббельс крутнулся вокруг себя и, вскидывая руку, удалился.
