История дикая, хотя и не столь уж редкая. Зов природных инстинктов. Самцы бьются за право обладания самкой. И тут уж не до нравственности.
Управился с задачей за один день, но все-таки на другое утро, не заезжая в редакцию, вновь отправился на завод сантехизделий: оставил на десерт встречу с главным фигурантом истории, первым поднявшим руку на своего подчиненного. Директор, вижу, встревожен, хотя и пытается держать себя в руках и не показывать вида, что его уж сильно так волнует мое «следствие по делу». Директор сидит в кресле вальяжно, отвечает на мои прямые вопросы неохотно, объясняя, что с ним пытаются свести счеты недоброжелатели, собирая на него грязь. И даже поучает:
– Не дело партийного журналиста копаться в помоях и идти на поводу у клеветников.
После обеда уже был у себя. Не откладывая в долгий ящик, засел за статью. Заголовок пришел сам собой – «В своем пиру похмелье».
Часа через два в кабинете объявились ходоки. Как объяснили, от лица трудового коллектива. Творческий мой процесс прервали. Пришлось выслушивать их аргументы и факты. Как догадался, защитники прежде побывали в горкоме КПСС, где к ним отнеслись с пониманием, но отправили улаживать дело непосредственно в редакцию. Разговор для меня совершенно бесполезный, но ничего не поделаешь. Спрашиваю:
– Что вы от меня хотите?
Защита мнется, а потом объясняет, что коллектив, уполномочивший их вести переговоры, не заинтересован в придании гласности истории с вечеринкой.
– Очень жаль, – говорю в ответ, – но в данном случае у вашего коллектива и у меня интересы разные.
– Мы – коммунисты, – прозрачно намекают мне, – и потому интересы общие – партийные, – и напоминают. – Авторитет трудового коллектива, партийной организации важнее чьих-либо амбиций, в том числе ваших.
Ходоки чувствуют, что их миссия – провальная, что им не удается меня переубедить. Заходят с другой стороны.
– Понимаем, – говорят, – что потрачены большие усилия на сбор материалов, что, как автор, вы не хотите терять гонорар, но коллектив в долгу не останется.
– Предлагаете взятку? – Спрашиваю их.
– Нет. Мы предлагаем компенсацию материального ущерба и морального вреда – это естественно и понятно.
Дальше отказался вести разговор. Защитники ушли. Как понял, к редактору. Минут через двадцать вызывает Леканов. Иду. В кабинете, смотрю, все те же лица. Понимаю щекотливое положение редактора: директор завода сантехизделий ходит в приятелях у первого секретаря горкома КПСС, на охоту, например, вместе ездят. И прочее.
– Я считаю, – говорит с порога Леканов, – к мнению коллектива стоит прислушаться.
– К какому именно мнению, – интересуюсь, – мы должны прислушаться?
– То есть? – Леканов смотрит на меня и не понимает.
– У коллектива, как понимаю, два и полярно противоположных мнения.
– Там – не мнение, а клевета, – бросает кто-то из ходоков.
– Это вы так считаете, – возражаю, – а у меня другая точка зрения.
– Люди, – Леканов имеет в виду «ходоков», – известные и уважаемые в городе. Какие у тебя основания им не верить?
– Я верю фактам. – Твержу в ответ.
– Каким фактам?! Тем, что сообщили из обкома, что ли? – Уже возмущенно бросает мне в лицо редактор. Понимаю, что он имеет в виду. Точнее – догадываюсь, что последует далее. – Кстати, – говорит Леканов и подозрительно смотрит на меня, готовясь, как он считает, нанести решающий удар, – никакого звонка из обкома не было.
