Кадену пока было приказано сесть на открытом месте, подальше от снаряжения и огня. Я расположилась неподалеку на большом камне, присматривая за ним и положив на колени меч. Внутри меня клокотало странное чувство, словно от несвежей еды, проглоченной наспех. Я снова взглянула на его руки, все еще связанные за спиной. Во рту поднялся кислый привкус.
Теперь он был пленником, как и я прежде. Все его поступки, которые я уже было отбросила и позабыла, потому что знала – с помощью них каким-то извращенным способом он спас мне жизнь, вдруг предстали передо мной такими свежими и болезненными, словно все это произошло только вчера. Я ощутила, как веревка впивается в мои запястья, как я задыхаюсь от ужаса, пытаясь вдохнуть под черным капюшоном, который он натянул мне на голову. Мне даже было стыдно плакать, когда мое лицо погружалось в песок. Мои эмоции теперь были не ослепительно-яркими, как тогда, а обузданными и сдержанными, словно зверь, бьющийся в клетке моих ребер.
Каден встретил мой взгляд; его глаза ничего не выражали – холодные, спокойные, мертвые. Мне бы хотелось видеть в них ужас. Страх. Точно такой же, какой он наверняка прочел в моих, когда я обнаружила, что он не торговец пушниной, за которого себя выдавал, а убийца, посланный за мной.
– Каково это? – спросила я.
Он сделал вид, будто не понимает, о чем я, и я решила во что бы то ни стало заставить его страх всплыть на поверхность.
– Когда у тебя связаны руки за спиной? Когда тебя тащат по пустыне, а ты не знаешь, что с тобой будет? – Я заставила себя лучезарно улыбнуться, будто наслаждаясь поворотом судьбы. – Каково это – быть пленником, Каден?
– Мне не нравится, если ты это хотела услышать.
У меня зарябило в глазах. Я жаждала гораздо большего.
– Чего я хочу, так это увидеть, как ты умоляешь об освобождении. Чтобы ты отчаянно принялся торговаться за свою жизнь, как делала это я.
Он вздохнул.
– И это все? Один вздох?
– Я знаю, что ты страдала, Лия, но я поступал так, как считал правильным в тот момент. Я не могу отменить сделанного. Лишь попытаться загладить свою вину.
Я поперхнулась этим словом. Я с горечью выучила урок, какой ценой обходятся попытки загладить вину и как жалко они могут закончиться. Когда Грета умерла, я решила, что во всем была виновата я, и, конечно же, тоже попыталась «загладить свою вину», однако теперь поняла, что даже не знала правил игры, в которую оказалась втянута, как и ее игроков, подобным предателям в Сивике. Мое искупление ничего бы не изменило. Ложь только продолжила бы плестись дальше. Как и ложь Кадена.
– Ты солгал мне насчет моста, – сказала я. – Старый мост никуда ведь не делся.
– Да. Он в четырех милях к северу от Брайтмистских ворот. Был. Но теперь его нет. Мы перерубили его.
Всего в четырех милях? Да мы могли дойти туда пешком!
Я откинулась на плиту.
– И какую же хитроумную историю ты придумал, чтобы заставить их пощадить твою жизнь? Уверена, она была превосходной. Ты ведь мастер обмана.
Его карие глаза, глубокие и темные, словно ночь, изучали меня.
– Нет, – произнес он. – Больше нет. Думаю, этот титул давно перешел к тебе.
Я отвела взгляд. Я с радостью приняла бы этот титул, если бы он помог получить то, что мне было нужно. Я посмотрела на свет костра, пляшущий на стали меча; обе его острые грани сверкали.
– Я делала то, что должна была.
– А вещи, которые ты мне говорила? То, что ты должна была, значит?
