Галлюцинация? Игра света и тени на сетчатке усталых глаз? Или?.. Она осторожно посмотрела на Майкла. Он спал – или делал вид, что спит, – его дыхание было ровным и глубоким. Но Эмили больше не была уверена ни в чем. Были ли таинственные «наблюдатели» плодом его больного, переутомленного воображения? Или за ними действительно кто-то следил? И если да, то кто? И почему? Неужели его странные ночные работы в лесу привлекли чье-то нежелательное внимание? Паранойя её мужа начинала медленно, но верно заражать её саму, стирая и без того хрупкую грань между реальностью и бредом, между обоснованным страхом и безумием.
Часть 10
Мир семьи Грейвс стремительно сужался, замыкался в границах дома номер двенадцать по Кленовой улице, а значения самых простых и важных слов в нем искажались до неузнаваемости, выворачивались наизнанку. Слово «защита», которое так часто и настойчиво повторял Майкл, говоря о своих «инвестициях», о глине на ботинках и подготовке к «будущему», теперь звучало для Эмили и Лили совершенно иначе, зловеще. Это была не защита от внешнего мира, его опасностей и хаоса. Это была защита от него. Полная изоляция. Добровольное или принудительное заточение. Его «безопасность» означала толстые бетонные стены, герметичные стальные двери, замки, фильтры для воздуха, подземное укрытие – полный отрыв от жизни, от света, от неба, от других людей.
Лес за домом перестал быть просто лесом. Из места для прогулок, из части окружающей природы он превратился в Зону Отчуждения, в опасную границу, отделяющую их хрупкий, трещащий по всем швам «внутренний» мир (обреченный дом) от мира «внешнего» – мира строящегося бункера, мира прогрессирующего безумия Майкла, мира темного, подземного будущего, который он упорно строил под корнями деревьев. Эта граница становилась все более реальной, почти физической. Дом – это то, что Майкл собирался покинуть или уничтожить как нечто ненадежное, временное. Бункер – это то, куда он стремился, его конечная цель, куда он, по-видимому, собирался утянуть за собой и их, вольно или невольно.
Слово «семья» тоже деконструировалось, распадалось на составные части, как сломанный механизм. Осталась лишь форма, привычная оболочка, почти полностью лишенная прежнего содержания – любви, доверия, тепла, близости. Они были тремя людьми, запертыми по воле случая или судьбы в одном доме, все еще связанными кровью, общими воспоминаниями и растущим страхом, но уже разделенными глубокой пропастью непонимания и неотвратимой угрозы.
Майкл копал. Копал не только сырую глину в лесу. С каждым днем, с каждым снятым со счета долларом, с каждым своим молчаливым уходом в ночь, он копал ров между собой и ими, между своей апокалиптической реальностью и их отчаянными попытками удержаться за остатки нормальности. И Эмили с холодным ужасом осознавала, что этот ров становится все шире и глубже, и скоро его будет уже не перепрыгнуть, не засыпать. Они останутся на одном берегу, в разрушающемся доме, а он – на другом, в своем собственном подземном мире, построенном из страха, бетона, консервов и одинокого, тоскливого плача саксофона.
Глава 3: Знак на дереве и карта на салфетке
Часть 1
Прошло несколько дней тягучего, напряженного молчания после того вечера, когда Майкл вдруг заговорил о солнечном шторме и конце света. Он больше не поднимал эту тему, но его слова, как и въевшаяся грязь под его ногтями, никуда не делись – они повисли в воздухе дома, как невидимая, удушливая пыль, оседая на всем, делая и без того гнетущую атмосферу еще более невыносимой. Эмили старалась избегать его взгляда, занимаясь своими делами с преувеличенной сосредоточенностью. Лили почти не выходила из своей комнаты, погруженная в свои рисунки, которые становились все мрачнее. Майкл же продолжал свои загадочные отлучки в лес, возвращаясь все более грязным, усталым и отстраненным.
