– Зато ты спасла Джеремию. – Я заглянул ей в глаза. – Нет, спасла всех. – Брови у меня сами хмуро сдвинулись, лицо посерьезнело. – Далила, я приехал не просто расспросить о ночи. Нора сообщила, что именно ты сделала. – Лучше, сообразил я, не говорить больше, чем требует положение. – О твоем даре никому не следует знать.
«Зачем ты с ними нянчишься?» – опять зазвучало в ушах.
Далила, смахнув слезы, понимающе кивнула.
– Отец недавно увидел, как я исцеляю Фредерику порез, и ударил меня.
Я проглотил возмущение.
– Он боится, и не зря. Если кто-нибудь узнает, тебя ждет ссылка или даже смерть.
– Я ведьма? – уныло произнесла она.
– Ты юная, отважная и любящая девочка. Ты Далила. Вот кого я вижу перед собой.
Наградой мне была ее улыбка.
– Можно совет? – добавил я.
Она нерешительно кивнула. Я вынул цветок из-за уха.
– Засуши его в книге. Да, Перри не стало, но пусть хотя бы память о нем живет.
* * *
Вскоре Далила успокоилась, и мы вернулись в дом.
– Спасибо, спасибо! – ликовал Роберт. – Знали бы вы, как ваш приезд нас осчастливил! – По всему кажется, отец семейства втайне дал волю рыданиям: улыбка ярко лучилась, а вот держался он изнуренно.
Тут меня снизу дернули. Как оказалось, юный Бен.
– А у вас перья настоящие? – Он показал пальцем мне на голову.
– Бен! – ужаснулась мать Мириам и вместе с Робертом побелела от ужаса.
Я посмеялся.
– Полно, не страшно. – Нагнувшись, я стиснул зубы и вырвал одно перо. В макушке больно кольнуло. Теперь там день поболит и будет зудеть, еще день – неприятно свербеть, и на месте одного пера отрастут несколько.
– Держи, – дал я его Бену. Мальчик так просиял, будто обрел редчайшую в мире драгоценность. – На удачу. Смотри не потеряй.
Бен кивнул, хотя уже ничего, кроме пера, не замечал. Он засеменил к родителям, которые вполголоса его любя пожурили.
– Мне пора в путь. – Я оседлал Зефира. Ему явно не терпелось оставить позади местные ароматы.
Предстояло самое трудное. Отчасти успокаивало, что родители Перри столь благоразумны, – однако над ними беспросветной тучей висела скорбь.
В каждой душе искусство находит свой отклик – и тем он сильнее, чем душа тоньше. Покорить возможно даже дикаря – например, собрав аудиторию. При виде глубоко очарованного соседа даже самая непросвещенная личность преисполнится чувств.
– Высшее учение Муз. Голанад Рикс
На следующий день после приезда генерала Эрефиэля хоронили Перри.
Я надела темно-синее, в тон моей тоске, платье. Оно стало теснее. В последний раз я надевала его на дедушкины похороны.
Жизнь отчасти текла мимо меня. Слабо помню, как мама гонялась за Беном. Он ни на секунду не расставался с генеральским подарком – даже в постели. Вчера ночью, пока горел ночник, я все наблюдала, как брат засыпает с зажатым в руке пером.
Разговор с Эрефиэлем подарил мне некоторое умиротворение. Он не поучал по-маминому, не поддался папиной незрелой вспыльчивости. Честный и открытый, он скорбел вместе со мной, не принижая чувств, не насмехаясь. Все-таки родителям порой не всегда можно открыться.
Мимо пролетел Бен, а за ним – мама. У нее вот-вот жилка на виске лопнет. Я помогла поймать брата и одеть перед церемонией – он поканючил, но в конце концов сдался.
Из ночи в ночь меня теперь мучили кошмары. Не загадочные, как видение в Роще, нет, – мне являлся Перри. Его любовь изводила меня, точно неприкаянный дух. Вновь блистали изумрудные глаза на дне колодца, из которого он выкарабкивался, прежде неутомимый и жизнерадостный, а ныне – изъеденный червями.
